Срезанная ветвь

Увидев, как я выпрыгнул из джипа с канистрой, несколько местных обернулись и принялись сверлить меня взглядом. Защитная цепочка была на мне, но резала она от силы пять процентов из семи. Неужели те самые нюхачи?

Я зашагал к заправке, к отдельной стойке, где можно было наливать в канистры вне очереди. Встал, засунул в купюроприёмник десяток местных, союзных. Журчание бензина по дну бака немного успокоило, и я не заметил, как буквально за моей спиной бесшумно нарисовался меднолиций всадник на том самом горбунке.

— Привет, — сказал я, улыбнувшись.

Мужик в цветастом пончо расплылся в полу-беззубой улыбке, приподнял подол, показал основательных размеров ствол. Не знаю зачем, я свободной от канистры рукой тоже приподнял куртку, обнажив кобуру с пистолетом. Мужик понимающе кивнул, затем направил своего возницу ещё ближе ко мне, наклонился, пошмыгал носом. Неужели «нюхач» — это так буквально?

Его глаза округлились, на лице нарисовалась интересная гамма чувств. Он дал шенкеля горбунку, и тот вразвалочку зашагал обратно к кострам.

— Плохо, — сказал отец, когда я пересказал ему случившееся уже в пути. — Сейчас могу выследить. По просекам.

— Зачем выследить? Чем я им так интересен.

— Шмот интересен. Колечки, аккумуляторы. Они их вполне успешно применяют. Давай-ка мы свернём и заночуем у железнодорожников, есть тут одни знакомые демидовские.

Антарктическая магнистраль как раз должна была заканчиваться примерно в этих краях. Мы свернули на какую-то совершенно-мутную грунтовую дорогу, через пару километров закончившуюся у просеки. Частокол, штабели заготовленной древесины, долдюжины вагончиков и десяток единиц техники.

И два самоходных броневичка с средним калибром. Нас встретили предупредительным выстрелом в воздух из автомата.

— Свои! — рявкнул отец.

Русского языка в этом случае оказалось достаточно, нам выделили пустой промёрзший вагончик на самом краю, дали три порции быстросупа и термос с кипятком, мы укутались в спальники и уснули.

Проснулся я под утро от стрельбы. Отец двинул в плечо, скомандовал:

— Наружу! Живо, к машине!

Стенки контейнера тем временем прошило что-то крупнокалиберное, отец рявкнул:

— Пригнитесь! Стёпа, брось спальник! Стволы возьми!

Стволы мы благоразумно занесли на ночь в вагончик. От машины до двери было метров десять, мы стояли в двадцати метрах от частокола, но стреляли откуда-то с деревьев.

Сзади бахнула пушка броневичка, один раз, второй. Геологи — народ боевой, подумалось мне. Отец прыгнул за ближайшее укрытие, отправил очередь куда-то над частоколом, выстрелы на миг стихли, но затем откуда-то с ворот послышались новые — стреляли на этот раз по машине, но безрезультатно. Вспышки гаснущих пуль очерчивали ровную полусферу над всем нашим «Атлантом», и я понял, что бронь нашей машины — не только техническая, но и артефакторная.

Я не понял, как оказался в машине, причём за рулём, и как меня ничего не задело.

— Таранить? — зачем-то спросил разрешения, кивнув на ворота.

— Тарань! — рявкнул отец.

Я вдавил газ в пол, затем отжал сцепление. «Антилопник» машины сбил замок с ворот, затем врезался то ли в странный снегоход, то ли в старинных квадроцикл, стоявший за ним, газанул, выкатился на узкую обочину, едва не врезавшись в вековую лиственницу, затем въехал на колею, свернул обратно. Пули сыпались с боков, в лесу виднелся десяток фонарей и чьих-то глаз.

Погони не было. Мы ехали до Елаута невыспанные, злые, голодные и потерявшие спальники. А когда достигли каменной крепости — было ещё одно долгое разбирательство с военными, где мы доказывали, что не являемся преступниками, не участвовали в подрывной деятельности, что на нас напало племя, и оружие не следует конфисковывать.

— Чёрт возьми, у вас в пятидесяти километрах банда аборигенов на геологов напала, а вы тут мне мозги промываете! — возмутился отец.

Не знаю, почему он не стал применять гипноз. На этот раз мой козырь в виде награды от главы администрации всё же пришлось вытащить из рукава, и неожиданно — это подействовало, конфликт был улажен, а ружья не стали конфисковывать — опломбировали и записали.

Наконец, мы засели в столовке обговорить случившееся и построить планы. В городе за бетонными стенами мы чувствовали себя безопасно, я успел даже оценить древнюю архитектуру — массивные каменные пирамиды доколонизаторской эпохи, на верхушках которых в девятнадцатом веке успели построить не то православные, не то сторообрядческие часовни.

— Останавливаться в городе не будем, — сказал отец. — До Ведьминого Лога километров тридцать, если, конечно, дорога не залита. Сейчас заедем к тому милиционеру, который её видел, а затем…

— Её⁈ — удивился Степан. — Это… Она? Я думал, что мы разыскиваем опасного преступника, а тут.

— Она. Это девушка. Молодая. Даже юная. И она не преступник… по крайней мере, я надеюсь на это. Она…

Наш диалог прервали крики в кафе, а отец вдруг внезапно замер и упёрся куда-то за окно остекленелым взглядом. Люди прильнули к стёклам, кто-то выбежал наружу.