Срочно меняется квартира

Специи — уязвимое место Кипариди. В минуту благодушия, наблюдая, как ребятишки уминают обычную свежеотваренную кильку, он думал: «Мне бы кайенского или венгерского перчика, винного уксуса, хренку, анчоусной пасты или ореха мускатного раздобыть? Вы бы у меня кирзовые сапоги слопали».

Старик тоже симпатизировал Крыму, понимая, что детдом и ремеслуха не ласкают маминой рукой. Тем более непонятным всем показался эпизод, который только что произошел. Пока ребята загружали ночным уловом морозники и заканчивали уборку палубы, кок возился в камбузе.

Выглянув зачем-то в коридор, он заметил на двери камбуза маленький плакатик, сочиненный каким-то шутником. Текст был предельно лаконичен: «Для коммунистического труда — требуется разнообразная еда!»

Папа Пий с минуту переминался с ноги на ногу, как старый слон, сопел, вникая в смысл изречения, качал головой и вдруг ринулся на клочок плотной бумаги и сорвал его. Потом в камбузе зазвенела, забренчала и даже загрохотала посуда, будто «Орлан» попал в зону моретрясения. Липа Вековая прижалась в ужасе к стене. Слон бушевал. Тряслись от гнева его пухлые губы, колыхался живот, и даже остатки волос как бы встали дыбом.

Сорвав с себя фартук, Папа Пий с несвойственной ему поспешностью устремился на палубу.

Боцман укладывал в штабель ящики, Ляля, размахивая шваброй, помогал Крыму, а Крым, омывая палубу из шланга, безмятежно распевал:

…А Фрося смотрит, что за красота?
А я гляжу — на ней такая брошка,
хоть на прокат она взята —
пускай потешится немножко…
А Фросе вслед глядит один брюнет…

Шланг миролюбиво извивался у ног Крыма, и он, никак не ожидая атаки, вдруг полетел на палубу, сбитый брюхом Артемыча.

— Проверяешь, шпендрик? По чемоданам шаришь?

Перегнув Крыма через колено именно так, как это делают, наказывая ремнем детей, Артемыч хлестал Крыма фартуком по мокрым штанам и трубно вопрошал:

— Будешь шарить по чемоданам? Будешь?

Крым дрыгал голыми пятками, отбивался всеми конечностями и орал:

— Псих! За что? Какой чемодан? Он свихнулся, братва!

Вода хлестала из шланга на палубу, за бортом суматошно орали чайки.

Ляля и Митя Пуд повисли на плечах у Артемыча. Крым, вывернувшись из объятий старика, схватил какую-то железяку и, заорав: «Убью! Кто вор?» — пошел в атаку, Боцман, оказав свое обычное «застебнись!», перевел струю на Крыма. Тот, приплясывая, как боксер, и изворачиваясь под тугой струей из шланга, все рвался в бой. Кутерьма продолжалась до тех пор, пока в дело не вмешался старший механик. Дед оттащил Крыма за ремень, развернул кругом и, поддав коленом, безапелляционно приказал; «Брысь в кубрик! Остынь!»

— Батя, уймись! — рассудительно обратился дед к коку, — Чего ты напал на эту шмакодявку? Какой чемодан? В чем дело?

— Видишь? Видишь? — задыхаясь, повторял старик и совал деду в нос злосчастный плакат. — Спроси, где он его взял? Пусть объяснит при всех!

Дед, прочитав сильно пострадавшее в бою, измятое и подмоченное изреченье, усмехнулся:

— Ну, беда какая? Наглядная агитация. При чем здесь чемодан?

— Да? Агитация? — сопя, спросил кок. — Плевал я на такого агитатора. Где он эту бумажку взял? Это документ. Он издевается, да? А колпитные деньги? Сто двадцать рэ? Я их в чемодане держал. Где они?

Дед, как лицо старшее, оставшись за капитана, и предполагать не мог, что происшествия начнутся так быстро. И дабы пресечь всякие последствия, он сказал коротко и авторитетно:

— Ша! Разберемся. А сейчас — кончай базар! Работать надо.

2

Окончив уборку и позавтракав, каждый занялся своим делом. Так называемое личное время члены команды проводили кому как заблагорассудится.

Дед удалился в каюту и, морщась, как от зубной боли, принялся за составление ремонтной ведомости. «Орлана» в зиму должны были ставить в док на профилактический ремонт, и следовало перечислить все поломки, дефекты, неполадки по части корпуса и механизмов и перебрать в уме, а потом и в ведомости агрегаты, которым требовался ремонт. Как и все люди, имеющие дело с железом, старший механик недолюбливал бумаги и заполнял ведомость без заметного вдохновения.

Шамран, спрятавшись с боцманом в холодок, доплетал пеньковый мат. Ловко перекидывая расплетенные каболки и споро работая свайкой и мушкелем, Ваня помалкивал. Боцман, втайне завидуя Шамрану, который отлично знал такелажное дело, руководящих указаний не давал и только изредка вздыхал и приговаривал: «Лихо ковыряешь. Сейчас бы кружечку пивка ковырнуть… Ледяного, с белой шапочкой на макушке… Под старой липой… в холодке… с сухариками, а лучше с собеседницей… А?»

Шамран мрачно прерывал фантазию одним словом: «Застебнись».