– Все это из-под земли, верно? Мы слишком долго черпали там необходимое для нашей жизни, – вздохнул он.
– Ты вот-вот начнешь говорить об ископаемом топливе.
– А как же? Ведь мы качаем нефть и добываем в шахтах полезные ископаемые.
– Началось.
– Все наладится, когда мы начнем жить тем, что есть наверху, овеваемые ветром и освещаемые солнцем.
– Закончил?
Я не хотела спорить с мужем. Вместо выяснения отношений меня занимало дерево. Поллукс приготовил нам по кружке кофе, мы забрались по ветвям и уселись наверху. Свет был ясным, теплый воздух казался водянистым. Утренний иней таял на поразительно зеленой траве. Мы втиснулись в крону дерева, такого грациозного и мощного, такого манящего, пусть и лежащего на боку. Я вдруг почувствовала – хотя и была лишена своего дерева – огромную радость оттого, что сижу там, в кроне 102-летнего вяза, и пью не простой кофе, а эфиопский, который мне подарила Пенстемон, утверждая, что его аромат напоминает землистый запах перегнивших цветов. Похоже, она была права. Поллукс поудобней устроился на ветке и закрыл глаза.
Асема приехала, потому что я отправила ей сообщение о моем дереве и его предполагаемом возрасте. Она любительница деревьев.
– Я бы хотела, чтобы ты просто оставила его здесь, как оно лежит, – произнесла она, опершись на ствол.
Я взглянула на то место, где закопала книгу, и обрадовалась, заметив, что земля выглядит нетронутой. Его почти нельзя было обнаружить. Мне стало интересно, будет ли книга выглядеть так, как прежде, если я ее откопаю. Покоробилась ли обложка, потрескалась ли отделка, пропитались ли влагой страницы, сделав смертоносный текст нечитаемым? Образ бледной книги всплыл в моем сознании. Я выбросила ее из головы, прислонилась к ветке со своим горячим кофе и закрыла глаза.
– Ваше дерево такое красивое, такое дружелюбное. Оно сейчас похоже на великана, положившего руку на землю, чтобы убаюкать мышь.
Образ книги снова возник в моих мыслях, страницы медленно переворачивались и трепетали, словно на ветру.
– Может, нам не стоит здесь сидеть, – сказала я.
– Нет, мы должны, – возразил Поллукс. – Ты боишься, что соседи подумают, будто мы странные? Не волнуйся. Они уже это знают.
Дело было в другом. Я чувствовала себя не в своей тарелке из-за того, что образ книги постоянно появлялся в моих мыслях, и я опасалась, что очень близко нахожусь к месту ее захоронения.
– О, забудь об этом, – проговорила я.
Я начала рассказывать о магазине. Какие книги продавались, какие нужно купить. А сама забралась на дерево и начала трогать потрескавшиеся сучья, подбирать куски отслоившейся коры и опасно карабкаться по ненадежным, прогибающимся ветвям. Поллукс закрыл глаза, чтобы вздремнуть. Вскоре я обнаружила, что разговариваю сама с собой, а Асема исчезла. Я в тревоге вскочила и увидела, что она смотрит на то самое место, где я закопала книгу. Все случилось в мгновение ока. К тому времени, как я подошла, она успела поддеть землю, а затем утрамбовать ее туфлей.
– Что ты делаешь? – спросила я.
– Ничего, – ответила она.
– Что заставило тебя стоять там, где стоишь, и ковырять землю туфлей?
Асема удивленно нахмурилась, глядя на меня.
– Я была погружена в свои мысли, – смутилась она, – а верней, даже не думала ни о чем конкретном. Извини, что испортила твою траву.
– Дело не в этом. Я имею в виду, что заставило тебя встать именно в этом месте?
– А в чем дело? Здесь кто-то похоронен?
– Да, – потупилась я. – Не человек. Собака.
– Чья собака?
– Бродячая собака.
– Ты похоронила бездомную собаку?
– Она умерла во дворе однажды ночью.
– Ты никогда мне об этом не рассказывала.
– Рассказывать особо нечего. Хотя мне было достаточно грустно.
– Тогда почему ты так беспокоишься о ее могиле? Эта собака была похожа на Куджо? Или на собаку из «Кладбища домашних животных»?
– Вроде того, – пробормотала я. – Она вспоминается мне до сих пор.
– Бедняга, – произнесла Асема, внезапно огорчившись вместе со мной.
Когда Асема объявила, что ей пора уходить, Поллукс проснулся, обнял меня и повел обратно в дом. Внезапно мне показалось, что муж едва ли не волочет меня за собой. Но Поллукс усадил меня и велел, чтобы я не двигалась, пока он не сделает мне открытый сэндвич с яичницей и зеленым перцем чили. Он пообещал подать их на огромной поджаренной оладье. Поэтому я повиновалась. Я не могла признаться ему, что меня мучают гнетущие мысли и мрачные кошмары, связанные с призраком, а теперь еще и с книгой. Он знавал меня при обстоятельствах, когда подобные мысли навеваются пристрастием к всевозможным занятным наркотикам, включая «вино мертвых». Весть о них прозвучала бы как серьезный рецидив.
– Ты потеряла свое дерево, – сказал Поллукс, принеся сэндвич на глиняной тарелке. – Оно было твоими приютом и другом.
– Да, именно так. Мое дерево. Моя прекрасная душа.
Поллукс положил руку мне на плечо, сжал в знак сочувствия, а затем убрал. После того как я доела сэндвич, он, похоже, вспомнил, что слышал во сне, и выпалил:
– Ты похоронила собаку? Что за история?