Срок годности

Ночь. На небе полная луна.

На вершину холма взбирается Иуда. Хватает руками ветки кустов, ввинчивает в породу сильные ноги. Звучит внутренний монолог.

ГОЛОС ИУДЫ

До единого дня жизнь есть ложь. Все вокруг врет; и люди, и небо. Луна освещает дорогу кровожадному зверю, разбойнику с кистенем. Яркое солнце губит посев, изводит засухой скот. Притворство распирает человека. Нищий врал, что живое расстелется цветочным ковром и накроет одинокие души. Придет день, они соберутся вместе, и наступит Праздник Благоухания. Дети, услышав пожелания прибытка и барыша оскорбятся. Дети детей забудут попранный Праздник Подаяния.

Иуда останавливается, ложится на бок у низкорослого куста.

ГОЛОС ИУДЫ

Надзиратель врет, что владычествует мертвое – управление крепкой рукой, твердый порядок. Насилие зачинает ублюдка. Тьма не светит в ночи. Надзиратель – яма с кольями, застеленная лапами хвои. В западню набегают всполошенные, половина увечных служит до гроба. Другая принимает жестокое обращение нормой, с усердием тренирует свирепость.

Иуда достигает вершины холма.

В лунном свете угадываются очертания шатров базара.

ГОЛОС ИУДЫ

Анна врал, что мудрость знает, как удержать равновесие живого и мертвого. Когда легенда о живом – ложь, а вымысел о мертвом – заблуждение, ждать равновесия блажь. Вместо него все делит вражда. Ум поддерживает ее изощренность, воспитывает беспощадность.

Продавец Золота врал, что в нем нет ни живого, ни мертвого, хвалился неуязвимостью, злил врагов.

Сара…

На вершине холма стоит сухое низкорослое дерево. Его корявые паучьи ветки облапили бледно-матовую луну. Иуда развязывает узел веревки, наброшенной поверх туники.

ГОЛОС ИУДЫ

Когда речи произносит ложь, с кем говорить правде? Не с кем, оттого она молчит, слушает ложь, напитывается ее обманом, травится до забытья. Она не знает про себя, но становится полуправдой, воротами предательства.

Иуда забирается по стволу дерева, привязывает к толстой ветке веревку, из свободного конца мастерит петлю. Просовывает в нее обе руки, прыгает с дерева вниз, повисает, намертво схваченный за кисти рук веревкой. Иуда кричит от боли в плечах и запястьях, плачет, громко произносит.

ИУДА

Смерть, правда моя, забери меня!

День. Слепящее жаркое солнце.

Белые, с синюшным отливом кисти рук, порванная впившейся веревкой кожа. Вытянутые плети с вывернутыми плечевыми суставами. Засиженное оводами лицо Иуды, сухие губы.

ГОЛОС ИУДЫ

Нищий врал… Живое… Надзиратель врет… Где же взяться?… Нет живого, нет мертвого… Все, неживое…

Иуда кричит.

ИУДА

Нет живого! Нет мертвого! Все неживое!

Закатное небо. Зной пошел на спад.

ГОЛОС ИУДЫ

Неживые люди… Появляются неживые дети… Неживые мечты…

Глубокая ночь. Иуда приподнимает опухшие от укусов веки, пытается смотреть на звезды.

ГОЛОС ИУДЫ

Речь сделала меня знаменитым… Отец! Анна! В любом закутке базара… Имя Иуда произносили с гордостью… Измена… Восточные ворота… Сара… Нищий мертвый… Иуду изменили…

День. Слепящее жаркое солнце.

Заплывшее от укусов лицо Иуды.

В густом мареве неба парят два стервятника.

Холодная ночь. Подвешенное за веревку тело Иуды пронзают судороги.

Черное небо обрушивает на землю потоки воды.

С первыми прикосновениями дождя Иуда запрокидывает голову, давится водой, рвет ею, снова подставляет рот.

Пасмурный день. На небе тучи. Иуда пытается открыть глаза. Огромные, набухшие гноем веки не поднимаются, из-под них на ресницы выкатываются слезы. Иуда с трудом разлепляет губы. Еле слышно произносит.

ИУДА

Доброй ночи… До утренней молитвы…

Ранний вечер следующего дня.

Над холмом кружит белоголовый сип с двухметровым размахом крыльев. Падальщик не спеша снижается, усаживается на голову бездыханного Иуды. Часто зачерпывает маленькой головой на длинной шее, хрипло каркает.