Срубить дерево

– Не собираетесь же вы платить мне десять долларов в неделю за стол? – откликнулась мать. – Пять долларов и то было бы много. – Она взяла одну бумажку. За время сбора винограда кожа у нее стала темно-золотистой. – Вот так. Теперь вы заплатили за две недели вперед, если захотите остаться.

– Но даже десяти долларов в неделю недостаточно! – возразил Роун. – Я дал бы вам больше, но мне нужно купить одежду.

– Мне и во сне бы не приснилось брать с вас десять долларов.

Роун пытался спорить, но мама осталась непреклонна. Она посмотрела на отца и сказала:

– Нед, раз у нас есть свободная комната, то почему, скажи на милость, мы заставляем Роуна спать в сарае?

– Понятия не имею.

Она повернулась к Роуну.

– Комната очень маленькая, и матрас на кровати довольно жесткий, но это лучше, чем спать в сарае. После ужина Тим вам ее покажет.

Роун просто стоял и смотрел на нее во все глаза. Он сел не раньше, чем она поставила на стол запеканку, которую разогревала на плите.

Когда он доел, я отвел его наверх. Как и сказала мама, комната взаправду была очень маленькая, и из мебели там стояли только комод и кровать. Роун осторожно коснулся кровати. Потом сел на нее.

– Довольно жесткая, да? – спросил я.

– Нет, – возразил он, – мягкая, как гагачий пух.

Две недели спустя, получив плату за сбор винограда, мама в воскресенье утром повезла нас с Джулией в город и купила новую одежду для школы. А еще она купила нам пальто и калоши. Отец был занят осенней пахотой, поэтому за руль грузовика сел Роун. Сезон отжима закончился, но ни его, ни моего отца пока не уволили, и они работали пять дней в неделю: убирали на хранение ящики, которые завод одалживал фермерам и которые сейчас вернули.

На одежду, пальто и калоши ушла значительная часть маминой получки, а школьный налог и выплаты по закладной на ферму проделали большую брешь в семейном бюджете, так что мы оказались почти так же бедны, как раньше.

Раз в месяц мама стригла нас с отцом, а заодно подравнивала волосы Джулии. Но сбор винограда сбил ее график, и волосы у нас с папой начали наползать на воротник. Поэтому я не удивился, когда вечером в воскресенье, помыв вместе с Джулией посуду после обеда, она позвала нас с отцом в кухню и сказала, что пора «остричь двух медведей».

Поставив посреди кухни стул, она достала свои ножницы и щипчики.

– Ты первый, Нед, – велела она.

Отец сел, она обернула его старой простыней и заколола ее, чтобы не спадала. После чего взялась за работу.

Когда-то, в самом начале, она ужасно нас стригла, и дети в школе смеялись над моей стрижкой. Но потом перестали, потому что она так наловчилась, что стригла лучше заправского парикмахера в городе. Когда она закончила, отца было не узнать.

– Ты следующий, Тим.

Закончив со мной, она подровняла волосы Джулии. Хотя я считал Джулию некрасивой, я всегда восхищался ее волосами. Они были такого же цвета, как у мамы, и такие же гладкие, – чистый шелк. На сей раз они отросли такие длинные, что маме пришлось отрезать по меньшей мере два дюйма, чтобы они доходили Джулии только до плеч.

И все это время Роун наблюдал за ней с порога кухни. В его обычно серые, как суровое зимнее небо, глаза вкралась толика голубизны. Закончив с Джулией, мама посмотрела на него.

– Теперь вы, мистер Роун.

Волосы у него были вдвое длиннее моих. Когда волосы у меня становились такими длинными, мама всегда говорила, что я выгляжу как музыкант, но Роуну она такого не сказала. Волосы у него были волнистые, и она постригла его так, чтобы сверху волны остались видны. Увидев его постриженным, я с трудом мог поверить, что он когда-то был бродягой.

– Спасибо, мэм, – сказал он, когда она убрала простыню, и добавил: – Почему бы вам не посидеть в гостиной, пока я подмету?

И мама пошла сидеть в гостиной. Тем вечером она приготовила тянучки, и мы все сидели у радиоприемника и слушали Джека Бенни и Фреда Аллена.

В начале ноября начало подмораживать. Мы с Джулией стали ходить в школу в наших новых пальто. Потом ударил мороз, и с деревьев пооблетали последние листья. Я не мог дождаться, когда же выпадет первый снег.

Джулия взяла в школьной библиотеке книжку, которая называлась «Машина времени». Она вечно читала книжки не по возрасту, поэтому я не удивился, когда однажды вечером она показала «Машину времени» Роуну и спросила, читал ли он ее и может ли ей объяснить. Почему-то я не удивился, услышав, что он действительно ее читал.

Мы сидели в гостиной. Мама штопала носки, отец дремал. Джулия пристроилась на подлокотнике кресла Роуна.

Он перелистнул страницы книги.

– Понимаешь, Джулия, – сказал Роун, – Уэллс использовал образы капиталистов и рабочих своего времени как некий трамплин, вот как он придумал элоев и морлоков. Можно сказать, он взял классовые различия за рога и развел их еще дальше, сделав богатых богаче, а бедных – еще беднее. Условия работы на фабриках в его время были еще хуже, чем сейчас в этой стране. Разумеется, не все заводы находились под землей, но значительная их часть, что и навело писателя на мысль перенести под землю свое повествование.

– Но он превратил рабочих в каннибалов!