Срубить дерево

Слова эти так озарили одинокое сердце Эмили, что она забыла даже пожелать мастеру творческих успехов. Постояла, взирая на него с чувством сродни благоговению, и рассеянно двинулась дальше, желая доброго утра Уитмену, Уайльду, Вордсворту, Йейтсу…

Увидев у стола хранителя, мистера Брэндона, она удивилась. Он редко захаживал в этот зал, уделяя все внимание техническим экспозициям и предоставляя поэтов своей помощнице.

– Доброе утро, мисс Мередит! У меня для вас хорошая новость.

Не иначе Перси Биши Шелли, подумала Эмили. Поэт заикался, и она много раз просила мистера Брэндона написать в «Андроид, Инк.», чтобы модель заменили. Возможно, куратор наконец это сделал.

– Да, мистер Брэндон?

– Как вы знаете, мисс Мередит, Зал Поэтов наших ожиданий не оправдал. Я лично думаю, что это с самого начала было бесперспективной затеей, но кто же станет слушать простого хранителя? Захотел совет директоров поставить андроидов-стихоплетов – поставили андроидов-стихоплетов. Счастлив сообщить вам, что дирекция наконец-то пришла в себя и признала, что поэзия в глазах общественности мертва и что Зал Поэтов…

– Общественность скоро поймет, я уверена, – вставила Эмили.

– Зал Поэтов, – неумолимо продолжал мистер Брэндон, – попусту расходует музейные средства, в то время как Зал Автомобилей срочно нуждается в расширении. Совет решил немедля убрать поэтов, чтобы освободить место для экспозиции «Хромовый век». Это важнейший период в…

– Но что же будет с поэтами? – опять перебила Эмили. Небеса рушились, звеня осколками некогда гордых строк.

– Их перенесут в запасник, – с легкой сочувствующей улыбкой ответил хранитель. – Если публика когда-либо заинтересуется ими, мы просто распакуем их и…

– Они же погибнут там! Умрут от удушья!

– Вам не кажется, что это немного смешно, мисс Мередит? Как может андроид умереть от удушья?

Эмили залилась краской, однако не уступила.

– Их удушат не произнесенные ими слова. Поэзия умирает, когда никто не слышит ее.

Раздраженный мистер Брэндон тоже порозовел слегка.

– Нереалистично, мисс Мередит. Вы меня разочаровываете: я-то думал, вы будете рады возглавить прогрессивную выставку вместо мавзолея мертвых поэтов.

– Возглавить? Ваш «Хромовый век»?

Мистер Брэндон смягчился, приняв ее оторопь за почтительный трепет.

– Ну разумеется! Не думали же вы, что я отдам ваш зал кому-то другому. – Он даже передернулся, словно самая эта мысль ему претила, и понятно почему: кто-то другой потребовал бы прибавить ему зарплату. – Вы завтра же приступаете к своим новым обязанностям. Ночью рабочие поставят автомобили, декораторы с утра оборудуют все как надо, и мы сможем открыться уже послезавтра. Знакомы вы с Хромовым веком, мисс Мередит?

– Нет, – прошептала она.

– Я так и думал, поэтому принес вам вот это. – Брэндон вручил ей толстую книгу под заглавием «Хромовый мотив в искусстве двадцатого века». – Отнеситесь к ней как к Святому Писанию!

Небеса обрушились полностью. Эмили беспомощно стояла среди голубых осколков с тяжелым «Хромовым мотивом» в руках.

Она кое-как дотянула до конца дня, попрощалась с поэтами, вышла в электронную дверь и проплакала в аэротакси до самого дома. Квартира выглядела столь же неприглядно, как раньше, когда в жизнь Эмили не вошли еще великие барды, видеоэкран смотрел из полумрака, как злобный глаз морского чудовища.

Эмили поужинала, не чувствуя вкуса, и рано легла спать, глядя в окно на большую рекламу напротив. ПРИМИ СЛАДКИЙ СОН, посоветовала реклама и добавила: зззззззззззззззззззз. Сначала Эмили была леди Шалотт и плыла в белоснежных одеждах по реке к Камелоту, потом ныряла глубоко в пруд и надеялась, что соседским мальчишкам, заставшим ее голой, надоест орать непристойности и они уйдут наконец. Они ушли только после шестого нырка; она, вся синяя, вылезла из воды, натянула дакроновое платье и побежала в деревню – но нет, она не бежала больше, а плыла, плыла по реке в Камелот. «…И в челне / Вдаль заскользила вслед волне / Волшебница Шалотт». Рыцари и простолюдины, выйдя на пристань, прочли на носу челна ее имя, а потом появился Ланселот – или Альфред. Он был то одним, то другим, и оба порой сливались в одно. «Ее прекрасен лик, – сказал он. Эмили, леди Шалотт, слышала его ясно, хотя была определенно мертва. – Господь, во благости велик, / Будь милостив к Шалотт»[8].

За ночь Зал Поэтов сделался неузнаваемым: его заняли произведения искусства двадцатого века. Там, где Роберт Браунинг мечтал об Элизабет Баррет, сверкал «Файрдом-8», а священное место Альфреда Теннисона заняло нечто длинное, низкое и обтекаемое с немыслимым названием «Тандерберд».

Глаза мистера Брэндона сверкали не хуже, чем его любимые хромированные изделия.

– Ну, как вам наша новая экспозиция, мисс Мередит?

Эмили придержала язык. Увольнение разлучит ее с поэтами окончательно – работая в музее, она по крайней мере будет знать, что они где-то рядом.

– Просто ослепительно, – сказала она.

– Послушаем, что вы скажете, когда декораторы закончат свою работу! Я почти завидую вам, мисс Мередит – у вас будет самый посещаемый зал!