Сшитое сердце

– Она заранее так радуется замужеству? – удивилась гостья. – А ведь Караско – люди неласковые. Он, спору нет, парень работящий, но я сроду не видела, чтобы он улыбался. А от этой старой карги, его матушки, меня в дрожь бросает! Вечно она хочет всем распоряжаться, я не уверена, что ваша бедная малютка сумеет занять свое место в этой семейке, – во всяком случае, не раньше, чем помрет старуха. А эта ведьма, похоже, не собирается расставаться с жизнью!

– Они люди зажиточные и согласны взять нашу дочку, – смущенно ответила мать.

– Дело ваше, но мне все это совсем не нравится, Фраскита слишком юная и нежная, она беззащитна перед старой грымзой.

– Мы тоже стареем, и отцу будет спокойнее, когда она выйдет замуж. – Франсиска подвела черту под неприятным разговором.

Проводив гостью, она тотчас пошла к дочери. Молодая швея разложила платье у себя в каморке и разглаживала складки рукой, будто ласкала тело любимого.

– Ты такая радостная, – заметила мать.

– Потому что я скоро выйду замуж в самом прекрасном платье на свете.

– Мы не оставили тебе выбора, потому что у нас его не было. Но мы можем подождать, если хочешь, отложим свадьбу.

– Ой, нет, мне так не терпится! Я чувствую, что готова принадлежать Хосе, готова родить ему детей!

– Что ж, ты меня успокоила. – Франсиска вздохнула и вышла из комнаты.

Фраскита не торопилась. Она долго разглядывала заношенное платье, в котором венчались позабытые всеми прабабки. Так много молодых женщин его отпускали, подшивали, расставляли, чтобы в него вместились их девственные формы.

Через несколько дней она решилась начать, решилась взяться за ткань, пожелтевшую за проведенные в сундуке годы. Фраскита вынесла платье из дома. Она замачивала его в отварах трав и в соленой воде. Расстилала на солнце, оставляла на всю ночь под звездами, заливала и пропитывала лунным светом и росой и в конце концов получила мягчайшую ткань и целыми днями вышивала.

Никто так и не узнал, что именно она сделала. Одни сказали, что она, преступив библейские запреты и законы природы, соединила то, что разделил Всевышний, другие – что она вырастила шелковичных червей, привезенных для нее падре из Гренады вместе с растением, которым они питаются.

Фраскита отделилась от матери, как падает с дерева созревший плод. Она в одиночестве бродила по дорогам в поисках чего-то прекрасного, что могли таить окрестности деревни. И находила это в самых неожиданных местах, и забирала, чтобы вплести в свое платье.

Она пыталась извлекать волокно из всего, что попадалось под руку. Если бы ей пришлось ждать свадьбы дольше, она весь мир пропустила бы через свои пальцы. Она бы размотала, размочила и выжала все, добывая то, что можно прясть. Все превратилось бы в нить – и озаренный весенним светом пейзаж с его холмами, и крылья бабочек, и все живущие среди камней цветы, и сами камни, и оливковая роща Эредиа; сам Господь крутился бы, насаженный на острие ее веретена.

Все перешло бы в ее платье: тропинки и города, которых она никогда не видела, и далекое море; все овцы Испании; все книги, все слова и читающие их люди; кошки и ослы – ничто не устояло бы перед ее одержимостью.

Ничто не казалось ей слишком грубым, слишком странным, слишком низким, в ее глазах все было достойным, чтобы обратиться в нити. Она рвала крапиву и огромные листья смоковниц, ломала ветки олив, удерживала под гнетом на дне чана с водой до тех пор, пока не отделятся волокна, а потом мокрыми выбивала о камень, чтобы смягчить. Она испробовала все соединения, ткала полотно, смешивая волокна и добавляя к шелковым нитям, которые ловко добывала из своих коконов, нити попроще, чтобы шелк ярче сиял. Ей удавалось извлекать из материи больше, чем в ней было. В любой час ее можно было застать с веретеном в руках, она создавала странную пряжу, более или менее прочную, блестящую или матовую, потоньше и потолще, а ее комната тем временем превращалась в питомник бабочек, полнилась взмахами крыльев и наполнялась листьями белой шелковицы – Фраскита не могла решиться ошпаривать все коконы до того, как из них вылетят бабочки. Она вымачивала, а потом отправляла в духовку все растения, какие могли дать ей окрестности. И в конце концов создала волокна, от которых при сушке шел такой запах, что булочник больше не разрешал ей использовать хлебную печь.

Поглощенные своими делами родители едва замечали, что за чудеса она творила. Они позволяли ей вволю вымачивать, сушить, колотить, прясть, ткать, кроить, шить и вышивать. Они ни о чем ее не спрашивали и ни в чем ей не отказывали, хотя им поднадоели и бабочки, и ткани, которые вечно хлопали на ветру за домом. Они решили, что отныне она совершенно свободна во всем, что касается шитья и одежды.

В конце концов Фраскита освоила ретичелло и мерёжки, научилась плести сеточки и кружева, она прорезала и заполняла отверстия, целыми днями работала, наслаивая ткани одну на другую, показывая в прорезях под полосами белого шитья иную белизну атл[3] асной подкладки.