Сшитое сердце

Искали выход, способ прекратить это позорище, ломали головы, строя предположения, кривились от ярости. Обезображенные, перекошенные лица. Дрожащие от бешенства руки и ноги. Толпа корчилась, ворочалась в пыли, выплевывала желчь, переполнявшую рты. Смотреть было тошно на этот чудовищный шлейф, тянувшийся за невестой. У девушки мурашки бежали по коже под платьем.

Набросились на свекровь:

– Ты же говорила, что твой сын, женясь на Фраските, ничего не получит? Да разве может быть такое платье у бесприданницы? Плохо вы торговались. Вам достается нищая принцесса, все деньги семьи потрачены на тряпки. Ее отец, должно быть, годами втихаря торговал вином Эредиа, чтобы справить ей такой наряд.

Драли глотки, прячась в тени, говорили о красоте ткани, которую вскоре изомнут, судачили, порицали семью за нескромность.

А потом все это вдруг выплеснулось из подворотен на солнечный свет, в лицо невесте.

Никто не желал верить, что невеста сама сотворила это чудо иглой, еще немного – и свадьба была бы загублена.

И тогда Фраскита сдалась.

До тех пор она не оборачивалась, движение ткани ее пьянило, роскошь шелка на время затмила все прочее, но тут она поняла, что вся красота этого уголка мира влилась в ее платье. Поняла, что лишила свою деревню рассыпанных по ней мелких красот, собрав их на своем платье. Равновесие мира нарушилось. Все кругом было безобразным – унылая и голая деревня, серые склоны холма, на щеках у женщин не играл румянец, глаза ни у кого не блестели, солнце светило на нее одну.

И даже падре, ждавший в полумраке нефа, глядел на нее сурово: уж не украла ли она у него кусок ораря, который он ей доверил?

Фраскита услышала, как вдова Караско требует приданого побольше, и поняла, что старик отец вот-вот ввяжется в драку у входа в церковь.

И тогда она подставила себя под взгляды, позволила им разрушить ее красоту и понемногу ссутулилась, потускнела, облупилась.

Вся ушла в свои стиснутые кулачки. Беспорядочное биение сердца скрылось в этом ларчике из пальцев. Она так сильно сжала кулаки, что сначала ей показалось – она никогда больше не сможет их разжать. Никогда больше не будет ни пальцев, ни рук, ни иглы, ни кольца. Ее руки, спрятавшись в складках платья, окончательно закрылись, выжидая, пока в них укроется все, что дрожало внутри.

Красотка Лусия ушла, никто больше не улыбался в тени.

В тот день Фраскита поняла, что своим мастерством себя не украсит, и розы, приколотые к корсажу, одна за другой увяли. Силуэт платья от этого сильно пострадал.

Отцветшая невеста стала уже не так красива, и семьи примирились, теперь можно было войти в церковь, молиться, пить и танцевать.

Моя мать и не пыталась оборвать поникшие головки с пожухшими лепестками, пусть себе уродуют ее приунывший шедевр.

В тот раз никто не узнал, что под каждым поблекшим цветком скрывалась роскошная вышитая роза.

Весь день новобрачную овевал запах умерших цветов, а когда где-то пробило полночь, платье увяло.

– Смотрите! Новобрачная завяла, как цветок! – завопил какой-то ребенок.

Все повернулись к новобрачной, быстро забытой посреди этого праздника, и на тело моей матери обрушился громовой, великолепный, мощный и дружный смех, какого деревня до тех пор не знала.

Не осталось никакого следа за кормой и никакой родниковой воды, ничего не осталось, кроме оглушительного рева грязной волны.

Она сбила с ног мою мать.

Молодую чету со смехом отвели в брачный покой и, пошатываясь, ушли допивать вино и догуливать ночь.

Смех догорал много лет. Изредка вспыхивал, как тлеющий пожар. Его сразу узнавали, он мог в любую минуту зародиться в глотке старухи, и та беспричинно обнажала расшатанные зубы. И всегда его подхватывали глотки по соседству. Этим смехом заражались, он передавался, как передаются болезни, и лица лопались, раскрывались, будто гранаты. В воздухе всегда оставалось несколько зернышек, готовых прорасти у кого-нибудь во рту. Время от времени деревню сотрясали взрывы хохота, люди до колик смеялись над женщиной, которая венчалась в белом платье и увяла в день своей свадьбы.

Об этом сложили песню.

Медовый месяц

Моя мать посмотрела на тяжелое белое платье, упавшее к ее ногам, и присела на корточки, чтобы собрать расплескавшуюся ткань.

По ту сторону ширмы ждал разморенный в ночном комнатном тепле мужчина.

Ее знобило за слабым заслоном из дерева и ткани. Ее дрожь передалась нарисованным цветам.

Она встрепенулась, услышав долетевшую из темноты мелодию аккордеона – свадебный подарок пропащей девки.

Наконец она вышла в сорочке. Ее сосредоточенное лицо обрамляли густые и мягкие черные волосы. Лежащий на кровати мужчина поманил ее к себе.

И разом, не медля, ни слова не сказав, в нее вошел.