СССР-2061 [Антология]

Вскоре после этого я закончил школу и уехал на Колыму, а когда через два года вернулся, Анну я не узнал. Выросла девка. Ой, выросла… Во всех отношениях. Так выросла, что аж дух захватывало. Она и в детстве-то никогда не была уродиной, а уж теперь вообще дошла до кондиций. Не слабых таких кондиций. Особенно в профиль. Да и анфас тоже весьма и весьма ничего. В общем, когда я столкнулся с ней у подъезда, я невольно впал в ступор и мучительно пытался вспомнить, откуда мне вроде бы знакома эта божественная фигура. Фигура со мной поздоровалась, а потом, наблюдая моё ярко выраженное недоумение, помахала ладошкой у меня возле носа и поинтересовалась, уж не совсем ли я там одичал, на Колыме, что даже собственных соседей не узнаю. На это я честно ответил, что да, совсем. Но на знакомый голос всё ещё способен реагировать. А уж на такой знакомый вид — тем более.

И тут вдруг оказалось, что мы снова учимся в одном институте, хотя она на дневном, а я на вечернем. Виделись мы не то, чтобы часто, всё-таки у меня — работа, а у неё — учёба, свой курс, своя группа, свои знакомые… Но эпизодически я подвозил её в институт на своей машине. А потом она сдала на права и взяла себе двойку веселенькой канареечной окраски. И после этого печального для всего человечества события я не раз имел несчастье сидеть с ней рядом в управляемом ею автомобиле. Если это можно назвать управлением. И всякий раз при этом мне приходилось неимоверным усилием воли сдерживать привычные между мужиками моей бригады выражения, без которых рабочий процесс на стройке невозможен в принципе. Н-да. Но ничего, все выжили и даже доучились до последнего курса. И буквально мистикой было то, что научный руководитель на диплом у нас опять-таки оказался одним и тем же, а по графику дипломы мы защищали в один и тот же день. Я, как правило, не верю в судьбу и считаю всё это простым совпадением, хотя признаю, что со стороны оно может выглядеть и несколько иначе.

Я смотрел на Анну в профиль, и мысли мои при этом были весьма далеки от диплома и иже с ним. Потому, что за время учёбы она не то чтобы выросла, но, несомненно, повзрослела, вышла из возраста малолетних худосочных пигалиц и, как бы это правильно высказать… Налилась. До тех самых пропорций, которые с размаху и напрочь отшибают мозги любому психически нормальному мужику без дефектов зрения. А на дворе у нас непривычно жаркий месяц май, а беленькое платьице на ней из разряда тех модных нынче среди иезуитски-изощрённой половины человечества практически нематериальных формальностей, которые формально существуют и формально обозначают одетость, но под ярким весенним солнцем из окна не создают более-менее внимательному взгляду абсолютно никаких препятствий для созерцания этих самых… форм. Да уж. Был бы я в самом деле её старшим братом, познакомил бы я самую округлую часть её достоинств с ремнём. Скромнее надо быть. С такими-то убойными личными данными. Бедный Василий. Она же сидит тут с ним уже как минимум час. Уж не оттого ли он так внимательно смотрит в окно, высказывая свои замечания и предложения?

Анна покосилась на меня, нахмурилась и показала мне под столом кулак. Я расширил глаза и состроил честно-удивленное выражение лица, демонстративно оглянувшись и пожав плечами. Она недовольно скривила уголок рта и скрутила из пальцев той же руки фигу. Вот так. Мы к ней, можно сказать, всей душой… Ну, во всяком случае, всем телом… А она нам фиги показывает.

Резко проверещало нечто несуразное, похожее на знакомый мне по старинным фильмам телефонный звонок. Василий оборвал свою пространную речь на полуслове, недоуменно уставился на собственное левое запястье, секунды две похлопал ресницами, затем извинился, ткнул пальцем в браслет и отошёл в дальний угол к окну. Там он отвернулся и что-то тихо забормотал, поднеся браслет к самому рту.

Анна ткнула пальцем в планшет, остановила запись и резко повернулась ко мне. Я чисто автоматически и со всем вниманием отследил глазами полную траекторию движений и колебаний основных артефактов её морфологии… Хотя, какие же это артефакты? Всё самое, что ни на есть, натуральное!

— Куда пялишься, кобель великовозрастный? — тихо, но зловеще прошептала она.

— Чего это сразу «великовозрастный»? — вполголоса оскорблённо возразил я. — Мне, между прочим, всего-то на полтора года больше, чем тебе. И не пялюсь я, а с благоговейностью и проникновенной благодарностью созерцаю всё то божественное великолепие, что так щедро и снисходительно выставлено на всеобщее обозрение.

— Я знала, что по поводу кобеля возражений не последует, — отрезала она, невольно улыбнувшись. — А глаза свои бесстыжие попридержи. Не то я тебе их выцарапаю. Ты меня знаешь.

Вот и говори с ней после этого. Что б они ни делали, виноватыми, в конечном счёте, всё равно остаёмся мы. И что — мне теперь с закрытыми глазами ходить? Или, как Василий, городской пейзаж за окном разглядывать? Так нет там ничего интересного. В отличие от.