СССР: вернуться в детство 5

— Как ты говорил? — поражённо спросил священник. Чёрная ряса, крест — точно, священник, двух мнений быть не может.

— Я говорю, испугался сильно, — культурно перевёл я.

Он непонимающе оглянулся:

— А… как ты приехал? Ты русский? Где твой… группа?

Я вздохнул и перетряс в голове мысли:

— Батюшка, я хочу исповедаться.

Ни один нормальный священник никогда и никому не расскажет то, что услышал на исповеди. Кроме того, мне действительно страшно захотелось с кем-то поговорить.

А он смотрел на меня и очевидно воспринимал ситуацию как нечто сюрреалистичное.

— Исповедь?

— Да.

Он кивнул:

— О-кей! М-м… одна минута. Я открывал церковь.

Внутри храм был необычно маленький. Священник прошёл к небольшой скошенной тумбочке, надел на шею длинную тканевую полосу (не помню, как она называется) и сделал приглашающий жест.

— Я должен спросил. Ты есть крещёный?

Я подумал:

— Вообще — да. Но не знаю, считается ли это в этом мире.

— Я… плохо понимал… ты.

— Давайте, батюшка, я вам расскажу по порядку…

Разговаривали мы долго и подробно. Некоторые вещи дались трудно — язык у него был сильно… упрощённый, так скажем. Да и не мудрено — русской была прабабка, из тех ещё, старых поселенцев, язык сохранялся в семье, насколько это возможно. Так или иначе, в конце он накрыл этой узкой тканью мою голову и сказал положенные слова. Исповедь состоялась.

Батюшка снова повесил свой шарфик на гвоздик и приглашающе махнул рукой:

— Сейчас ты ходил мой дом. Кушал, о-кей?

Против идеи покушать я ничего против не имел. Мы посидели с отцом Алексеем ещё, неформально, так скажем. Там я и узнал про бабушку, и что церковка стоит тут со времён первых русских поселенцев, а вокруг — маленький индейский посёлок Эклутна, который с тех же времён поддерживает православие. Он с совершенно детским любопытством расспрашивал меня про будущее. Я рассказывал. Что-то было страшное, и отец Алексей искренне ужасался. Что-то — смешное, и смеялся он также искренне. Хороший дед, душевный. В очередной раз поставив на газовую плиточку чайник, он присел напротив и озабоченно нахмурился:

— Владимир, ты первый русский из Россия, который я видел за весь свой жизнь. И твой история… удивительный. Я не сердился, что ты хотел забрал… май байк. Но я должен говорил: нельзя ходил на Юкон. Опасно. Дикий место. Там… твой смерть.

— Я должен.

А что я ещё скажу?

Он тяжко вздохнул, глядя на сложенные на столе руки:

— Господь судил, чтобы ты оказался там, в свой место, Россия. Значит, так надо.

Он решительно встал и дёрнул бородой:

— Есть человек… Рядом. Надо ходил.

— А увидят меня? — резонно спросил я.

Батюшка нахмурился:

— О-кей!

В соседней комнате стоял телефон, священник вышел и с кем-то коротко переговорил. Буквально через пять минут (должно быть, реально рядом) к крыльцу подкатил слегка потрёпанный джип «Вранглер», из которого вылез не сильно молодой индеец типичного здесь вида — джинсы, ковбойка на футболку, длинные чёрные волосы, собранные в хвост, бейсболка. На слегка усушенного Стивена Сигала похож, только потемнее. Был представлен мне как Герман Кашеваров. Вот это внезапно!

В маленькой кухне священника происходили трёхсторонние переговоры.

— У Герман есть самолёт. Маленький, может садился на воду. Куда, ты говорил, надо полетел?

Я, не очень рассчитывая на точность взаимных переводов, достал карту и потыкал карандашом в островки посередине Берингова пролива. Между островками была обозначена граница, значит, с восточного до наших вод будет ближе всего. Напрямую от берега до берега — вообще четыре километра. А если и промахнёшься, так или иначе упрёшься в материк. С какой-то точки зрения этот вариант был даже предпочтительнее, лишь бы погода не подкачала.

Но индеец Герман меня разочаровал.

— Он говорил: нельзя, — перевёл батюшка.

— Не дотянет?

— Нет. Летел может. Остров нельзя. Там… закрытый место, арестовал самолёт. Можно рядом с Уэйлс. Маленько в сторона.

Если не считать того крошечного островка, который на американской карте был отмечен как Little Diomede, Уэйлс был ближайшей к России точкой.

— Пойдёт! — обрадовался я.

— Только он не хотел, чтобы заправляться там. Надо, чтобы брал канистра. Я дал деньги на заправка.

— Ну, уж нет, батя! Ты и так молодец. Деньги у меня есть. Сколько надо?

— Не надо, Владимир. Там сто тридцать — сто сорок долларс.

— В оба конца?

— Как?

— Ну, туда и обратно хватит?

— Да-да, хватит. Я платил.

Нормально! Похоже, бензин тут сильно дешевле, чем на горной трассе. Или самолётик экономичный? Однако на этот раз совесть возмутилась и наотрез отказалась оббирать пожилого батюшку.

Я выложил на стол пару сотенных:

— Тогда вот. Это пожертвование, на храм.

Священник посмотрел на меня внимательно и кивнул.

— Пусть так. Хорошо. Наша община молился за тебя.

— А это за работу, Герману, — я выложил на стол ещё сотенную. Хотелось, чтобы довезли с душой, а не как куль картошки.

Индеец Герман был невозмутим, но, кажется, остался доволен сделкой.