СССР: вернуться в детство 5

Вова, Берингов пролив.

Я сунул беретту в кобуру, дивясь столь стремительной бобовой реакции. Как вы понимаете, скорость передвижения у этого Боба была так себе, и будь я настроен действительно его укокошить, тут бы всё и закончилось. Но я даже порадовался за Бобову законопослушность. Не одел бы он спасжилет — фиг бы выплыл. А так до земли дошлёпает, тут метров сто всего. Берега у островка крутые, но не отвесные. Растительности почти нет, блудить негде. Да и островок сам — от силы пара километров в поперечнике. Захочет жить — выживет.

Я пересел к мотору. Устройство порадовало максимальной клиентоориентированностью. Включение кнопкой, регулировка оборотов — ручкой по типу мотоциклетной. Можно было рвануть и за двадцать минут (максимум!) дотарахтеть до погранзаставы на острове Ратманова — это напротив островка Крузенштерна[30], примерно четыре километра.

Но.

Боялся я, откровенно говоря.

Кто-то же из пограничников участвовал в переправке меня через нашу же дальневосточную границу? А если кто-то с самого верха? И вот я, такой красивый, сам являюсь. Вопрос на засыпку: куда меня незамедлительно передадут?

Ситуация…

А если попробовать?

Помнится, Олькин дядька, Николай Иваныч (не с материной стороны, а с отцовской) рассказывал, как он на Чукотке в погранвойсках служил. Говорил, что в семидесятых уж начали оборудование ставить, которое позволяло заметить и выловить катера и моторные лодки. Поправка: металлические моторные лодки. Может, маленькая резинка на радарах (или что там у них?) не так светиться будет?

Я посидел ещё немного. Толстый Боб между тем доплыл до берега и начал карабкаться по склону на четвереньках, осыпая под собой кучки сухой земли и камешков. По воде доносился его сдавленный вой. Лишенец.

Вспомнив об отчётности, я достал фотоаппарат, сфотал островок и себя на его фоне, сунул фотоаппарат в чехол, чехол в рюкзак и решился. Попытаюсь прорваться на материк. Заловят — буду смотреть по обстоятельствам. В конце концов, японские рыболовецкие артели на корабликах — и те иногда просачиваются, а я на своей незаметненькой надувнушке тихонько проскребусь по краешку…

Приняв решение, я прибавил газу и развернул на юг, уходя из зоны непосредственного внимания погранзаставы.

Гуд бай, Америка. О!..[31]

Минут через двадцать я начал постепенно забирать западнее (хорошо, компас есть) и в конце концов полностью развернулся на запад. Перспектива остаться в открытом море без топлива тоже как-то не очень меня прельщала.

И СНОВА НА ПОЛШАГА

«Охотники за привидениями», предместья Анкориджа — Уэйлс.

Поиски и расспросы внутри индейского посёлка и в расширяющихся кругах вокруг него практически не дали результатов. За исключением рекомендаций обратиться к кому-нибудь из владельцев гидросамолётов, занимающихся прокатом по живописным окрестностям — быть может, кто-то и видел мальчика или подвозил куда-то. Подобных любителей нашлось довольно много, методичный опрос принёс целый ворох отрицательных результатов и сообщения о пяти отсутствующих на месте хозяевах-пилотах.

МНЕ СТАЛИ СЛИШКОМ МАЛЫ…

Олька. Психушка. Сегодня мне любезно сообщили дату: десятое июля, пятница. Завтрак только что закончился.

Хотя, знаете, лично я бы не стала называть этот традиционный утренний овсяный залипон громким словом «завтрак». Пусть английские аристократы наслаждаются. Традиция, все дела.

Увидев на выходе из столовой гражданина Тишайшего, я пришла в мрачное расположение духа, легла трупиком на своё аскетическое ложе и приготовилась в очередной партии драматических расспросов. И вдруг откуда-то из глубины всплыла песня…

— Когда умолкнут все песни,
Которых я не знаю,
В терпком во-о-о-оздухе крикнет
Последний мой… бумажный… пароход…

Как вы понимаете, я не стала себя ограничивать. Какая-то часть меня занудно намекает, что так недолго и кукухой поехать. Зато другая часть пакует для этой кукухи чемоданы.

В этой ветке реальности Америка для некоторых граждан тоже представлялась градом на холме. Сияющим, а как же! Но далеко не так массово, как в прошлый раз. И — внезапно — Бутусов не написал своё «Последнее письмо», и вообще в альбоме 1985 года половина песен была другая, хотя группа также называлась «Наутилус помпилиус», и пели они весьма неплохо. Даже, я бы сказала, с тем же налётом психоделичности. Но немного о другом.

В какой-то степени мне было жаль. Зато можно смело перепевать.

— Гуд бай, Америка, о-о,
Где я не буду никогда,
Проща-а-а-ай навсегда-а,
Возьми банджо, сыграй мне на прощанье.

По-моему, я где-то перевирала слова. Но где? Сейчас уж не проверишь. Алексей Михайлович терпеливо слушал. Потом спросил:

— А почему джинсы тёртые?