СССР. Зловещие тайны великой эпохи

Распределившись, молодой специалист в течение четырех месяцев жил дома и... получал зарплату. Словно государство расплачивалось авансом за все те ужасы и душевные муки, которые предстояло пережить, а пока... Приходил в местное МВД, расписывался в ведомости напротив своей фамилии и получал деньги. В бухгалтерии объяснили: зарплата в счет заработанной, но не говорили, почему происходит задержка с отправкой к месту работы. Позже, когда Алексей Фомич стал работать, деньги высчитали до копеечки.

-Работать отправили лишь осенью, - вспоминает строитель, - 1 сентября 1944 года отбыли в столицу. Где, опять не знаю зачем, продержали на одном из армейских пересыльных пунктов около десяти дней и лишь потом... Причем с полным набором чертовой дюжины: 13 сентября, в 13 часов, в 13-м вагоне и на... 13-м месте поехали из Москвы на Север. Не помню только номера поезда: может быть, адекватный - 13-й? Замечу: на моей судьбе несчастливое число не сказалось, фатум благоволил, а иначе я бы не прожил свои годы и не разговаривал сейчас с вами... Возможно, спасла и моя способность обладания нехитрым, но чрезвычайно полезным и редким, как считаю, даром: слушать людей молча и не перебивать говорящих.

Во время первого года работы рассказчику выпало быть свидетелем одного из лагерных бунтов с... феноменальным финалом (!), но не будем нарушать ход описываемых событий.

-Выводы, считаю, делать пока преждевременно, - вздыхает Алексей Фомич, - постараюсь изложить давние события с подробностями, чтобы у людей не возникло напрасных сомнений... Работать мне пришлось в одном из лагерей на Полярном Урале с издевательским названием «Первомайка», где, собственно, и произошли неординарные события, свидетелем коих я стал и которые не забыты мной по сей день. В тех горных краях лагерь от лагеря отстоял почти в пределах видимости, и в каждом примерно по тысяче народу. Конечно, в больших, крупных лагерях было значительно больше людей - наш лагерь, как и многие другие, являлся смешанным, уголовники и «враги народа», сидевшие по 58-й статье, содержались вместе. Выживали здесь немногие: проходил месяц, второй, и в зоне становилось заметно меньше людей, пока не приходил новый состав с «пополнением» и лагерь не оживал. Уцелеть здесь представлялось возможным разве лишь чудом: преодолеть год «нулевки» («нулевка» - категория неработоспособных от голода и мук «доходяг». - Авт.). Когда «нулевщики» мылись в бане, на их истощенных телах выступали хвосты - копчики, и талия свободно обхватывалась двумя пальцами! Бедняги умирали от дистрофии, цинги, туберкулеза, правда, некоторые пытались спастись, варя искрошенную пайку в крутосоленой воде, в результате - опухание, морг и ствол старой шахты вместо могилы...

На объектах за зоной бригады работали на прокладке дорог и бетонировании шахт, на известковом карьере и торфоразработках, наиболее тяжелой работой считался труд в медных шахтах, где жарко, сыро и воздух напоен серно-мышьячной отравой, даже наиболее крепкие зэки выдерживали на глубоких горизонтах шахты от силы несколько месяцев и... попадали в «нулевку», а то и сразу в морг. На стройке, бетонировании шахт и прокладке дорог люди еще как-то держались.

Как хоронили трупы? Из зоны умерших - связку мерзлых полу скелетов - вывозили по ночам, на санях запряженных парой быков. Погрузке предшествовал традиционно жуткий заведенный охраной ритуал: принимающий отворачивал брезент и считал трупы, для верности пробивая стриженые черепа покойников молотком на длинной ручке - делалось сие для того, чтобы никто из лагерников не выбрался живым, затем, сверившись по бумажке, выезжали за ворота и везли до ближайшего старого отвала выработанной медной шахты.

-В каждом бараке висели «Обязанности и права заключенных», - вспоминает Алексей Фомич. - Страшный документ за подписью министра внутренних дел СССР Л.П. Берии: «Только честным трудом завоюешь право на досрочное освобождение». По-моему, очередное глумление над узниками лагерей, потому что зачетов (когда, скажем, на Колыме за полтора года лагерей засчитывалось два, распространялось лишь на уголовников с небольшими сроками) в уральских лагерях не было.

Другая картина - развод, то есть выход в зону на работу: низкое утреннее солнце равнодушно смотрит на окрестные заснеженные горы, вышки, на суету строящихся бригад, ворота лагеря открыты, за ними автоматчики, резкие крики конвоя, собачий истошный лай. Слева оркестр: труба, тромбон, баян, барабан, скрипка - классический лагерный квинтет. Разводящий командует: «Становись! Взять под руки! Музыка! Первая пятерка - вперед! Гав, гав (вторят оркестру овчарки). Вторая пятерка - гав! гав! Третья...» Справа от ворот, чтобы зэки видели, «наглядная агитация» - два очередных трупа с густыми жжеными цепочками автоматных - в упор - дырок на груди, животе, лице; поверх - фанерный щиток с надписью: «Это будет с каждым, кто совершит попытку к побегу».