СССР. Зловещие тайны великой эпохи

Но помимо этого было что-то еще, о чем Ленин не мог выразиться более точно. Он лишь написал, что Сталин, «сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью». Речь шла о наличии у Сталина тиранического характера, но Ильич не пишет об этом впрямую, он деликатно намекает на этот характер. Через десять дней, понимая, что его предостережение может быть не вполне точно расшифровано, Ленин делает добавление к этой характеристике: «Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризен и т. д.».

Стоит обратить внимание на эту формулировку: «предлагаю товарищам обдумать способ перемещения», словно речь идет об опасном элементе партии, с которым надо обращаться очень осторожно. Но грубость сама по себе черта не столь уж опасная. Груб, но справедлив, как скажет потом о себе Сталин, зачеркнув эту негативную характеристику. Нет бы Ильичу написать более откровенно. Обычно Ленин не очень стеснялся в выражениях, а тут, при смерти, вдруг стал деликатен и опаслив в выражениях. Боялся за свою жену, которую Сталин ненавидел? Трудно сказать. Уже потом, когда письмо, пусть и не сразу, но было обнародовано, Сталин сумел - и в этом восхитительное коварство его ума - обратить этот недостаток, указанный Лениным, в свое достоинство. «Да, я груб, товарищи, в отношении тех, которые грубо и вероломно разрушают и раскалывают партию. Я этого не скрывал и не скрываю». И добавляет: «Возможно, что здесь требуется известная мягкость в отношении раскольников. Но этого у меня не получается».

Как видим, он легко переворачивает эту свою черту характера, подменяя ее нетерпимостью, жестокостью к врагам партии, раскольникам - а кто же будет против этого возражать? И Сталин остался генсеком, нужно было сражаться за единство рядов партии, и он в борьбе за это единство убирает сначала с помощью Зиновьева и Каменева основного претендента на пост генсека Троцкого, выслав в 1929 году его вообще за границу. Каменев и Зиновьев, разгадав этот маневр «хитрого грузина», начинают борьбу против него.

На XIV съезде партии Каменев выступает с речью, направленной против Сталина: «Мы против того, чтобы создавать теорию «вождя», мы против того, чтобы делать «вождя». Мы против того, чтобы Секретариат, фактически объединяя и политику, и организацию, стоял над политическим органом. Мы за то, чтобы внутри наша верхушка была организована таким образом, чтобы было действительно полновластное Политбюро, объединяющее всех политиков нашей партии, и вместе с тем, чтобы был подчиненный ему и технически выполняющий его постановления Секретариат... Мы не можем считать нормальным и думаем, что это вредно для партии, если будет продолжаться такое положение, когда Секретариат объединяет и политику и организацию и фактически предрешает политику».

Это был первый открытый выпад против генерального секретаря Сталина. Каменев в этой части речи говорит «мы». В конце, когда он расшифровывает то, что имел в виду, Каменев переходит на местоимение «я», как бы прикрывая Зиновьева: «Я пришел к убеждению, что тов. Сталин не может выполнить роли объединителя большевистского штаба... Эту часть своей речи я начал словами: мы против теории единоличия, мы против того, чтобы создавать! Этими словами я и кончаю речь свою». Но Сталина не проведешь, он знает, кто душа этого заговора, кто эти «мы» и «я».

На том же съезде именно Зиновьев настоял, чтобы было два основных докладчика, чтобы именно Зиновьев делал содоклад в пику сталинскому.