Ссылка

— Пойдем, — перешла она на ты. — Чай вскипятим и поедим. Я есть хочу, умираю.

Никита, обрадованный этим «ты», с готовностью принялся за порученное дело. Вскоре вода в котелке забурлила. И молодые люди принялись за еду. Анна чувствовала себя с Никитой как-то уютней. Уже не ощущала чувства одиночества. Ей нравилось как Никита ест. Степенно, с аппетитом, как будто совершая какой-то обряд. «А ведь действительно обряд, — подумала Анна. — так едят люди, которые знают сколько труда, пота, порой, и слез, вложено в эту еду. Так могут есть только добрые и отзывчивые люди». Анна отставила свою кружку, подперла кулачком подбородок и попросила своего нового товарища:

— Никита, расскажи, пожалуйста, о себе.

Никита собрал белую тряпицу, на которой была еда. стряхнул крошки хлеба в ладонь и отправил их в рот. Этой же тряпицей вытер губы и спросил Анну:

— Тебе это интересно?

— Да, очень.

— Собственно, и рассказывать нечего. Многие так живут. Начал Никита. — И поведал ей все, о чем еще так недавно вспоминал дорогой. — Теперь вот доберусь до Сольвычегодска, а там еще сам не знаю куда направят. — Закончил Никита и расшевелил головни костра.

Анна внимательно выслушав Никиту, задумчиво глядела в сторону журчащего на перекате ручья.

— Прости, Никита, что задела за больное.

— Ничего, — ответил тот. — Отца мне только жалко. Нас детей очень любил. Я. наверное, в него, тоже детей люблю.

При этих словах лицо его оживилось, губы тронула мягкая улыбка. Анна, стараясь перевести беседу в другое русло, лукаво спросила:

— А своих-то нету?

— Нет, — засмущался Никита, — холостой я.

Он не стал расспрашивать Анну ни о чем. Надо будет, сама расскажет. Что-то у нее неладно. Пытается выглядеть спокойной, а в глазах грусть, и в поведении какая-то неуверенность. Но какая красивая! Никите хотелось погладить ее волосы, обнять за плечи и прошептать что-нибудь нежное и успокоить. Но он незаметно встряхнул головой, прогоняя крамольные на его взгляд мысли и поднялся от погасшего костра.

— Аня, нам, наверное, пора идти. До вечера мы должны быть в Сольвычегодске.

— Да, конечно. — согласилась Анна, — но сначала дойдем до реки. Посмотрим, может и на лодке можно будет.

— Навряд ли, — засомневался Никита, — но посмотреть — посмотрим. Вон от сюда слышно как лед шумит.

Они кустами прошли до берега и остановились очарованные увиденным. Река снимала с себя ледяной панцирь, ломая и кроша его. Льдины наползали друг на друга, выпирали на берег, образуя непроходимые торосы. Во всей реке чувствовалась величавая мощь и спокойная уверенность в своей силе, против которой ничего нельзя было сделать.

Никита вырос на Вычегде и всегда каждый год он приходил на берег и наблюдал ледоход. Это было неподражаемое зрелище, которое представляла природа. Анна в это время не отрывая глаз от реки, вспоминала Волгу. Но тоже всегда поражало это действие. Но сейчас у нее возникли другие ассоциации.

— Вот так бы, Никита, все зло что есть на Земле, изломало. Искрошило и унесло куда-нибудь, — задумчиво произнесла она.

Никита повернул к ней голову и сердце у него сжалось. Перед ним стоял глубоко несчастный человек, с застывшей печалью в глазах. Никита осторожно тронул Анну за локоть.

— Аня, я понимаю, что ты меня знаешь совсем немного, но я прошу тебя поделиться со мной, что у тебя на душе. Поверь, что тебе станет легче. Я же вижу, что у тебя не все в порядке.

В голосе Никиты было столько участия и искренности, что Анна после минутного колебания решила рассказать Никите все. В конце концов, то что он узнал ее уже нарушало ее тайну. К тому же она было все таки женщиной и желание опереться на сильное плечо, поплакаться в жилетку было непреодолимым. Все происшедшее с ней за эти несколько дней давило на Анну огромной тяжестью и облегчить это могло только чье-то сочувствие и понимание.

— Хорошо, Никита, — глубоко вздохнула она. — Пойдем к костру, я тебе расскажу все.

Они вернулись к костру, и Анна, присев на поваленную сухую ольху, не вдаваясь в лишние подробности, поведала Никите о всех своих злоключениях. Закончив, она спрятала, выбившуюся прядь волос за ухо, подобрала руки под телогрейку и закуталась в ней плотней, пытаясь скрыть выступившие в уголках глаз слезы.

— Куда же ты теперь? — только и спросил Никита.

— Доберусь до Котласа, а там видно будет. Затеряюсь где-нибудь. Я тут подумала и решила. Здесь переждать пока лед пронесет, а потом на лодке до Котласа и доберусь.

Никита не дослушав ее, вскочил на ноги и энергично широкими шагами заходил по полянке.

— Ты с ума сошла, — загорячился он, — лед еще самое малое дня три будет нести, тебе надо идти со мной. К вечеру будем в Сольвычегодске. Поживешь там у моей сестры Клавы, а потом, когда пойдут пароходы, можешь ехать в Котлас. Если, ничего не придумаем, и если сама того пожелаешь, — совсем тихо закончил он, и вопросительно, с надеждой посмотрев на Анну, присел рядом с ней на ольху.