Стадия серых карликов

Над изголовьем поэта шла ожесточенная, невидимая схватка. Предводитель нечистой силы, осознав, что Иван подошел к святая святых одного из величайших лукавств в мире, взялся за кончик той самой иглы, в которой, как известно, сокрыта жизнь даже Кощея Бессмертного. Ему, Ивану, что — он на пороге, он на пределе, ему ничего не страшно. И Лукавый употребил всю свою окаянную силу, чтобы лишить его разума. Ведь Иван все начинает понимать. Душой его он не завладел окончательно и, судя по всему, никогда не завладеет, а лишить разума хоть на минуту, хоть на час… И больше не надо, ибо потом пойдет-поедет, Русь-тройка еще раз обгонит в своих безумствах другие народы и государства. Дурак, как говорят на Руси, давку любит, свалка — для него простор.

Великий Дедка в качестве Духа Неглинского кружил над изголовьем Ивана, не вступая в борьбу. Он мог бы навевать Ивану сон золотой, однако не стал этим заниматься, а оставил один-на-один с нечистой силой — верил в его дух и силу. Он знал многое наперед, в том числе и то, что не совладать Лукавому с Иваном.

Читатель, надеется публикатор, не забыл, как заканчиваются у нас романы. Уходом. Уходом вдаль, в горизонт, вплоть до исчезновения.

Не будем оригинальничать и мы. Ибо Иван Петрович тоже уходил. Но не вдаль. Он уходил ввысь.

Иван Где-то стоял перед неширокой лестницей без перил. Ступеньки были покрыты белой-белой ковровой дорожкой с черными и золототкаными узорами по бокам. Такой красоты не было и в Кремле. Середина дорожки была белее снега, и по ней мог подниматься только один человек. Иван Петрович почему-то знал, что лестница эта предназначается для каждого, но подниматься по ней можно лишь в одиночку.

C невероятным трудом, преодолевая миллионно тонную тяжесть в ногах и слабость во всем теле, шатаясь от бессилия, он осилил первую ступеньку. Дорожка была настолько белоснежной, что он оглянулся, проверил, не наследил ли. Первая ступенька, она была самая важная из всех — ступенька выбора, была чистой, как прежде. Миллион тонн остался на ней, но вторая была нисколько не легче, а сил ведь оставалось меньше. И тут Иван Где-то поднял голову, чтобы посмотреть, сколько ему подниматься. Лестница без всяких опор уходила в небо и терялась в нем. В ней миллионы ступенек, подумал о них почему-то привычно Иван.

Он в самом начале пути, и по этой дороге идти ему тысячи лет. И еще он привычно, как бы заранее знал это, подумал, что это дорога не в рай и не в ад, поскольку со всеми благими намерениями он расстался, не от обезьяны и не к обезьяне, а такой неодолимый и такой необходимый великий путь к Абсолюту.

Глава пятьдесят вторая

Куда пошел Иван?

Этот вопрос задал себе Дух Неглинский, и неизвестность Иванового пути омрачала радость оттого, что у предводителя нечистой силы не достало лукавства совратить душу поэта. Великий Дедка считал себя относительно чистым, так сказать, в мелкий и редкий горошек, ибо он действительно приходился очень дальней родней джентльменам с копытами и хвостами с пушистой кисточкой. Добро в нем пересилило, а горошек выполнял роль прививки, не позволяющей лукавством заболевать всерьез и основательно. Да и народ считал домовых в основном своими.

В палате для мелкого начальства поднялась суматоха, тут не было никаких приборов и никакого современного медицинского оборудования — сюда ложились не умирать, а исследовать здоровье, прятаться от неприятностей подобно тому, как это проделывало начальство покрупнее в кунцевской больнице.

Освобожденный от страха и предрассудков мозг Ивана поглощал энергию, оставляя тело без жизненных сил и, по сути, убивал самое себя. Жизнь Ивана Петровича, пардон, Ивана Сергеевича, попала как бы в двойную ловушку: в неприспособленной мелкономенклатурной палате отдыха и здоровья, да еще в присутствии лично товарища Хванчкары, врачи и медсестры делали совершенно не то, что нужно. И философские упражнения, размышления насчет преобразованщины тоже ведь были вещами необратимыми и убийственными для прежнего Ивана. Из подсознания, из подкорки вырвалась на свободу мысль, и Великий Дедка, наблюдая за пребыванием Ивана Сергеевича между Жизнью и Смертью, с досадой думал о том, что в подсознании эти крамольные мысли гнездились давным-давно и вырвались из плена инстинкта самосохранения, а не из неволи чести и совести. Прежде, чем потерять сознание, которое раньше зависело от чего угодно, но не от здравого смысла, поэт почувствовал один-единственный раз в жизни себя триумфатором: победил в себе низкое и недостойное, ведь победил!

Так куда же теперь направился Иван, вернее, его душа? К Абсолюту? А что он понимает под этим? Путь к Идеалу? Да, человек по большому счету не может называться человеком, если у него Идеала нет. К себе, но неизмеримо совершеннее и нравственнее, следовательно — к Создателю, к Богу? Путь к Изначальному Замыслу, то есть путь к Истине?