Стадион

— Американцы все здесь.

— А восточные страны?

— Тоже постепенно прибывают. Венгры и чехи уже тут. Советские еще не приехали. А вы правильно поставили вопрос, Эрика, — главная опасность для нас там.

— Я не боюсь.

— Понимаю. Пройдя школу Шиллинга, можно не бояться самого черта.

— Простите, Эрвин, — сказала Эрика, — я хочу спать.

Она попрощалась, пошла в свою знакомую до последней щелки в полу комнату, легла на кровать и долго лежала с открытыми глазами. То, что делалось тут, на родине, казалось ей еше страшнее Америки.

Когда все в квартире заснули, она тихонько встала и, стараясь не стукнуть дверью, сошла вниз, к автомату. Этот путь она могла пройти с завязанными глазами, ощупью. Вот она, знакомая будка автомата, с той же самой трещиной на стекле.

— Отель «Адлон»? — спросила она, и голос ее сорвался. — Можно попросить Тибора Сабо?

И через минуту:

— Тибор! Это я, Эрика! Я хочу видеть тебя, я не могу без тебя жить! Завтра в семь. Хорошо, там, где и в тот раз, на станции Фридрихштрассе. Нет, сейчас я не могу, я убежала из дому в ночных туфлях. До завтра!

Глава тридцать третья

Савва Похитонов удивил всех, пробежав на отборочных соревнованиях, проходивших в Москве на стадионе «Динамо», сто метров за десять и шесть десятых секунды.

Взглянув на секундомер, Федор Иванович Карцев удовлетворенно кивнул. Было приятно сознавать, что Савва сумел взять себя в руки, выдержать сложную почти годичную тренировку, точно соблюсти строгий режим. Без всего этого такого времени не покажешь, Карцев знал это очень хорошо.

Тренер и не догадывался о том, что в последние месяцы Савва Похитонов пережил немало волнений. Посещение Баркова не прошло ему даром. Пришлось ходить в уголовный розыск,' доказывать свою непричастность к спекуляциям Севочки, пришлось даже рассказать обо всем этом матери.

Неонила Григорьевна отнеслась к рассказу сына довольно спокойно.

— Ты в конце концов наверняка угодишь в тюрьму, — сказала она, — если у тебя не будет такой жены, как Ольга Коршунова. Тебя надо держать в ежовых рукавицах. Когда–то мне это удавалось, но теперь уже силы не те. Во всяком случае, я очень рада, что эта беда заставила тебя задуматься о своей жизни. В институте у тебя не будет никаких неприятностей из–за отношений с Барковым?

— Очевидно, нет. Да и отношений никаких не было.

— Тем лучше. А об Ольге думай всегда, и очень крепко думай.

Савва думал о ней и без напоминаний матери. Он не мог забыть девушку. Сейчас прежние ревнивые подозрения казались нелепыми и вздорными. Каким же он был идиотом! Стыдно вспоминать, как он хотел уничтожить Громова или ославить Ольгу. Еще несколько шагов по этой дорожке — и он, чего доброго, стал бы писать анонимные письма. Нет, это больше никогда не повторится.

Победа на отборочных соревнованиях показалась Савве полным триумфом. Он решил ни за что не заговаривать с Ольгой, но не выдержал и при первой же встрече сказал:

— А ты знаешь, я ведь еще не в полную силу бежал. У меня в запасе есть еще две десятых. Поставлю мировой рекорд и посвящу его тебе — это я решил твердо. Когда журналисты спросят, как я этого достиг, я им так и скажу: рекорд поставлен для Ольги Коршуновой и посвящен ей.

— Желаю успеха, — бросила через плечо девушка.

Несколько секунд Похитонов смотрел вслед уходившей Ольге, потом резко повернулся и пошел в раздевалку. Как злила его эта упрямая девушка и как он ее любил, но никак не мог ухватиться за ниточку, которая привела бы его к сердцу Ольги. Даже то хорошее, что удавалось сделать, он ухитрялся испортить какими–нибудь неуместными словами. Но он добьется ее любви — мать права: Ольга должна быть его женой.

Он расхаживал по стадиону, выслушивая поздравления с первой победой, и сердце его переполняли торжество и радостная уверенность. Конечно, он одержит победу на студенческих играх, и тогда все будет хорошо…

Но далеко не все спортсмены были так уверены в своей победе, как Савва Похитонов. Взволнованно, напряженно билось сердце Ирины Гонта. Впервые выступала она на таких больших соревнованиях. Год назад об этом нельзя было даже мечтать. Вероятно, если бы рядом не было Максимова с его спокойной, ласковой улыбкой, Ирина вообще убежала бы со стадиона, чтобы не опозориться.

Она оглядывалась вокруг. На трибунах сидели знакомые и незнакомые девушки из университета и институтов всего Советского Союза. Слева она заметила профиль Нины Сокол с прямым, острым носиком. Нине хорошо, она, должно быть, сейчас совсем не волнуется. А чего ей волноваться? После выступления за рубежом такие соревнования сущий пустяк.

Но Ирина Гонта сильно ошибалась. В эту минуту Нина встала, подошла к ней и села рядом.

— Так боюсь, словно впервые в жизни на стадион вышла!

— Ты?!

— Да, я. Меня подвела эта зима. Нет уверенности.

— Я тоже очень боюсь.

— Ну, тебе бояться нечего.

Они взглянули друг на друга и рассмеялись.

Взявшись за руки, они пошли на поле.