Стаи. Книга 3. Столкновение миров

Огромные толпы народа у причалов и пиронов вокзалов вели себя по-разному. Кто-то отчаянно старался прорваться любой ценой на уходящие одно за одним суда, поезда, поправ всё человеческое, охваченный животным страхом за собственную жизнь, кто-то наоборот, изо всех сил старался хоть как-то упорядочить посадку. В жуткой давке слышались крики упавших, и уже не способных подняться несчастных, умирающих под ногами тысяч людей, зажатых в такую плотную массу, что невозможно было протянуть даже пострадавшему руку. Если ты не устоял на ногах — всё, конец. В огромной толпе нет ни сантиметра лишнего места, и неважно, взрослый ты мужчина или ребёнок, один ли ты оказался в этом урагане бегства, или рядом родной тебе человек, ничего не имеет значения. Ты уже мёртв. Хоть каким криком будет заходиться родная мать, звать, молить о помощи окружающих, хоть с какой силой будет рваться сквозь живую стену отец или брат — шансов почти нет. Настоящие реки людей, подпираемые всё новыми и новыми массами, неудержимо текли к причалам и вокзалам, к спасительной полоске воды, к ленте железной дороги, подгоняемые бездушным планом эвакуации, в который уже изначально заложена короткая цифра потерь, что неизбежно сопровождает хаос поспешного бегства. И нет ей дела, что за этим числом или процентом — отчаяние и боль, звериный вой женщины, на глазах у которой родное дитя исчезает под ногами неудержимой толпы…

Бесконечные колонны машин. Настоящие реки света тянулись на шоссе. У мостов через Московию люди в военной форме тщательно осматривали транспорт, безжалостно выбрасывали в воду лишние, на их взгляд, вещи, чтобы освободить хоть одно дополнительное место для пассажира, и пароходы плыли прямо среди вещей, раздвигая их носами, накрывая невысокими волнами. Заглохшие автомобили прямо руками переворачивали на тротуары, сбрасывали в ливневые системы, хоть как-то стараясь не создавать пробок, не прервать пусть и медленное, но всё же движение. Несчастных людей, потерявших и транспорт, и хоть какие-то вещи, подсаживали кого куда, в призрачной надежде, что разрозненная семья где-нибудь встретиться вновь…

Лис, погруженный в страшную ауру города, даже не заметил, как к нему подошёл Нечаев:

— Элан!

Эволэк, не оборачиваясь, спрятал свою печаль в нагрудный карман, и когда повернулся, его глаза уже были полны решительности:

— Пора?

Глава СБ кивнул на ближайшую к аэропорту окраину:

— Бои в предместьях уже идут. У нас на всё про всё часа четыре, не больше.

Плут подхватил винтовку, с оружием не расставался никто даже в туалете, и хлопнул Сергея по плечу:

— Идём.

Внизу уже выстраивалась колонна из эволэков в традиционной форме своих кланов. Юноши и мужчины, да и частью девушки и женщины, при оружии, хотя, естественно, не пули их главный козырь в предстоящем сражении. По краям — более сильные в эмпатии, в глубине — послабее, но одинаково настроенные на нелёгкую схватку. Пепельный кицунэ воздушной стихии прошёлся вдоль строя и остановился у знаменосцев, без долгих церемоний припал на колено у забранного в чехол флага, и с силой, но мягко, потянул красный шнур.

Полотнище стяга, подхваченное ледяным порывом, затрепетало на ветру, и соратники застыли, отсалютовав Вечному Цветку. Еле ползущая мимо вереница машин не занимала их внимания, хотя не без любопытства горожане глазели на странный парад: в едином строю люди и эволэки, кицунэ и сирины, не помышляющие о бегстве.

Военный лидер на минуту замер. В полумраке рукотворной каменной теснины, прорезанной светом фар и фонарей, он спокойно смотрел на лица друзей. Знакомые по долгим годам дружбы и работы Диолея, Лассава, Нариола, Мирра и Ханнеле, старшие поколения, с которыми если и виделся, то на коротких торжествах, а то и вообще знакомые только по фотографиям. Воспитанники-Навигаторы, многие, но далеко не все, такие же «лисы-оборотни», как и наставник, с тревогой тянули носами уже пропитанный предстоящим кровопролитием воздух, нервно помахивали хвостами, словно отгоняя неудачу прочь. Элан собрался с духом, набрал воздуха в грудь:

— Мы всегда следовали за зовом собственного сердца, не признавали указки и кнута. Наша храбрость вела нас к победам и потерям, триумфу и горечи. Никто никогда не заставлял нас рисковать ради Человечества и Родины, мы сами выбирали себе путь и посильную ношу. Мы часто знали только слово «надо», терпели боль, глотали слёзы, хороня друзей, и шли вперёд. Никаких приказов.

Снова пауза и цепкий взгляд, бегущий по лицам воинства.

— Так было всегда, так будет и сегодня. Никто не вправе приказать вам: иди и сражайся. Вы знаете, почему.

Иригойкойя тоже знал. Они отказываются от человеческой жизни, от собственной души, что рвут на кусочки течения Великой Реки, и трижды заслужили покой, толику нормального счастья, возможность любить и быть любимыми, растить детей.

— Если кто-то сомневается, не уверен в собственных силах, или по каким-либо причинам просто не хочет участвовать в бою, — Элан кивнул, едва заметно, пару раз, — можете уйти. Никаких упрёков, и уж тем более обвинений.