Стая

Старуха паренька этого по-своему, наверное, любила, хотя слишком близко к себе не подпускала, разговоров задушевных не вела. Иногда неделями они не разговаривали, хоть и жили под одной крышей. Встанет, кивнет ему только, вот и все общение.

Несколько раз в месяц старуха с кряхтением собиралась и в лес уходила. Ночи выбирала самые темные, облачные, безлунные. Уйти незамеченной ей бывало трудно – слишком много людей вокруг ее дома дежурило, а у нее поступь и прыть уже не та. Трудно раствориться в пространстве, когда у тебя ревматизм и вековой опыт на плечах. Вот она паренька и просила подсобить – провести ее огородами к полю, чтобы внимание ничье не привлечь.

Он каждый раз переживал.

– Да куда же вас опять несет на ночь глядя. А если не вернетесь, что мы все тут делать будем. Если вам что из леса надо, я же сам принести могу, только скажите!

– А я оттудова не беру ничего, сама несу туда, – улыбалась бабка. – Не переживай за меня, не исчезну я, не попрощавшись.

– Что же вы туда носите? – удивился парень, – Вроде налегке всегда.

– Волка кормить хожу, – вздохнула старуха, – нельзя мне иначе.

Парень не в первый раз про волка слышал – подробным разговором сопровождалась каждая ночная прогулка старухи. В такие моменты ему становилось страшно – а что, если благодетельница сошла с ума. Говорит, волка кормить идет, а с собою нет ничего.

В такие дни старуха всегда говорила: ты не жди меня, спать ложись. И паренек слушался. Доверял ей очень, как матери родной. Но однажды светлая ночь выдалась, не спалось ему. Июнь – самый нежный месяц года, а тут сердце молодое, горячее, и где-то вдали, в соседнем селе, гармонь играет, и от звуков этих сладко и тоскливо одновременно. Так до рассвета глаз и не сомкнул. А потом слышит – дверь кто-то тихонечко открывает. С лавки сполз, подкрался – а то старуха из леса возвращается. И видно, плохо ей в лесу стало – возраст не тот, чтобы по ночам где попало шастать. Бледная, за стенки держится, шатает ее. От слабости на колени опустилась, а встать не может.

Бросился к ней парень, под руки подхватил, на кровать отволок. И видит – юбки у старухи все мокрые, пригляделся – а это кровь! Перепугался он, заметался по дому, хотел к фельдшеру бежать. А старуха глаза открыла и остановила его: не надо никуда бежать, все в порядке со мною. Тот ей юбки поднял и даже перекрестился – на ногах ее места живого нет. Кожа лоскутами срезана.

– Коли к фельдшеру побежишь, чтобы больше ноги твоей в этом доме не было! – пригрозила старуха.

– Но как же так! Вы же кровью истекаете! Кто же вас так поранил?

– Никто меня не ранил. Волков я кормить хожу, – угрюмо ответила старуха.

Да так за ту ночь больше ни слова не проронила. Паренек весь извелся, но к фельдшеру не пошел – испугался ее гнева. Да и уходить ему было некуда. Старуха проспалась, утром умылась, переоделась в чистое и ходила по дому как ни в чем не бывало. Попыталась даже его успокоить:

– Мал ты еще знать о таком!

– Да мне двадцать восьмой год пошел, – обиделся паренек.

– Не в этом дело, – улыбнулась старуха. – Душа твоя молодая. Это я на белом свете уже веками круги наматываю. Все возвращают меня обратно, снова и снова, устала уже. А ты – только народился, у тебя вся эта свистопляска еще впереди. Помрешь, потом народишься снова, потом опять помрешь. И каждый раз урок будешь выносить. Пройдет время, вспомнишь мои слова.

– Что же вы говорите такое?

– Все так и есть. А у меня – последний круг. Волки мне так сказали. Мне только и осталось на этом свете, что их докормить. Накормлю досыта, и больше меня тут никто не увидит, – взглянув в его расстроенное лицо, старуха смягчилась. – Ты, парень, не переживай, тебя я не брошу. Дом на тебя отписала, деньги кое-какие скопились, все тебе останется. Будешь жить с умом, богатство умножишь.

Четыре луны прожила старуха после разговора того. По-прежнему в лес уходила на всю ночь, а возвращалась слабая и в окровавленном платье. Однажды и вовсе не вернулась. Паренек потом месяцами по лесу ходил – но ни обрывков его платья, ни косточек так и не нашел. Сгинула старуха – как будто бы и не существовало ее никогда.

– Собирайся! – сказал Семенов спустя примерно неделю после нашего посещения дачи. – Кажется, я вышел на их след.