Стая

Место, которое он показал, я хорошо запомнил. Как будто бы мне вручили карту – только вот не сказали, а что же находится в заветном пиратском сундуке.

Это было совершенно шизофреническое желание – следовать каким-то знакам, полученным во сне. Но в последние дни реальность вокруг меня плавилась, принимала какие-то не подчиненные логике формы, и я решил, что ничего не потеряю, если схожу в пустынную часть парка, на ту полянку, которую показал мне Волк.

За несколько дней до очередного новолуния моя девушка Татьяна за ужином вдруг сказала:

– А ты знаешь, Артем, ведь это наш последний вечер вместе.

– Что? – удивился я. – Ты решила бросить меня? Но…

– Все не так просто. Ты говорил во сне.

– Опять начинается? – нахмурился я.

Какого труда мне стоило держать Татьяну в рамках реальности, не дать ей скатываться к привычному морю безумия, покачиваться в его нежных волнах.

Молодым и красивым безумие к лицу. Людям нравится смотреть в чье-нибудь красивое лицо и разгадывать чужие тайны. Красавица с сознанием, похожим на лабиринт Минотавра – это притягательно, как сюжет европейского авторского кино. Но я волновался за Таню.

Странно, я был так молод, я еще не задумывался о том, чтобы пережить волшебство родительства, почувствовать себя богом-творцом. Но в отношении этой женщины испытывал именно что-то похожее на отеческую заботу. И переживал я за нее по-отечески. Она так и не стала для меня смыслом жизни. Я ее по-своему любил – была и страсть, и щемящая нежность, и желание любоваться ее лицом, когда она глубоко задумывается, спит или рисует свои странные картины. Были какие-то планы. Я мечтал вывезти ее к жаркому морю, гулять с нею душной ночью близ буйных кустов жасмина, засыпать в гамаке, на пляже, есть диковинные фрукты с ножа, наблюдать за далекими спинами играющих дельфинов. Мечтал и о чем-то обычном – научить ее кататься на велосипеде, выбраться вместе с палаткой к большому озеру и печь там картошку в костре. Однако каких-то размашистых воздушных замков – как мы вместе стареем, как у нас дети и внуки, как мы покупаем домик-дачку с заросшим старыми яблонями садиком – не было. Не было никогда.

Я точно знал, знал с самого начала, что мы вместе ненадолго, мы – беззаботные попутчики, делящие купе. Но я также знал, что без меня эта девушка пропадет. Она – бумажный кораблик, который выпустили в уличный ручеек.

Я не сомневался, что, даже если мы расстанемся сейчас, у Тани не будет отбоя в кавалерах. Но пройдет пять лет, десять, двадцать, ее виски посеребрит седина, губы станут тонкими, а взгляд – мутным, потому что она постепенно растворится в океане собственного бессознательного. И то, что сейчас в ней так привлекает – ее безмерная чувственность, ее умение делить каждую эмоцию на оттенки, ее гурманское отношение к ничтожным частностям мира, ее готовность прислушиваться к полунамекам, снам и смутным предчувствиям – это ее в конце концов и погубит. Общество приклеит на ее испещренный морщинками лоб несмываемый ярлык – «городская сумасшедшая».

И мне было обидно за эту будущую Таню. И возможно, я брал на себя слишком много, но мне казалось, что я могу все изменить, сейчас, на старте. Выправить ее. В благодарность за тот водопад эмоций, которые она мне дает, за бесконечные ночи, которые растворяли нас друг в друге.

– Это другое, – поморщилась Татьяна. – Я с детства чую Волкодлака. И мне даже бывает обидно, что всегда ему нужна не я, а кто-то из моих близких. Волкодлак всегда забирает близких. Брата. Тебя.

– Ты так говоришь, как будто бы я уже мертвый.

– Еще нет, – невозмутимо ответила Татьяна. – Но я знаю это выражение лица. Я хорошо его знаю, поверь. Такое лицо было у моего брата незадолго до того, как его позвали. Такое лицо сейчас у тебя.

Я в очередной раз поразился ее прозорливости. Я прекрасно умел держать себя в руках и быть скрытным. Ничего не говорил ей о встревожившем меня сне. Но она умела читать по глазам, она все почувствовала и поняла. Одно из ее любимых выражений: «Ты слишком громко думаешь».

– Тебя позвали, – развела руками Татьяна. – И ты решил идти.

– Давай поговорим об этом, – я взял ее за руки. – Давай я тебе все расскажу.

– Артем, а ведь ты не можешь мне рассказать ничего, кроме того, что я и сама знаю. – Она была так спокойна, что на минутку это я почувствовал себя нестабильным рядом с ней, мы как будто бы поменялись ролями. – Потому что ты и сам пока не понимаешь ничего. Потому что это невозможно понять. Это надо либо принять и пойти туда. Либо оттолкнуть от себя, накачаться снотворным и антидепрессантами, погрузиться в быт и надеяться, что со временем о тебе забудут. Погруженные в быт неинтересны Волкодлаку. Он ищет свободных. Тех, кто уже ему принадлежит.

– Но почему ты сказала, что это наш последний вечер?