Стая

Доминик хватает меня за голову и прижимается своим ртом к моему, и я борюсь, борюсь с его поцелуем. Открываю рот, чтобы возразить, и Дом просовывает в него свой язык. В груди загорается искра, когда он углубляет поцелуй до такой степени, что я думаю только о ночи на капоте его машины, о дне на озере или о любом другом дне до встречи с ним. Я дергаю его за волосы, бью по груди и шее, пока он клеймит меня своими губами и жаркими движениями языка. Гнев сменяется полным опустошением, Дом выталкивает из меня все чувства, которые я пытаюсь преодолеть. Он отодвигается и нежно целует меня в губы.

– Мне жаль. Вот единственное стоящее объяснение, которое я могу тебе сейчас дать.

– Почему? – задыхаясь, выкрикиваю я. – Почему?

– Мы пытались донести свою позицию и с треском провалились.

– Ты все уничтожил. – Я не выдерживаю, и по щеке течет одинокая слезинка. – Я никогда не взгляну на тебя, как раньше.

Доминик наблюдает за слезой, скатывающейся по щеке.

– Пока я должен тебя отпустить. – Он морщится, и впервые с той ночи, которую мы провели наедине, я вижу его эмоции. – Но ужасно не хочу.

Он снова наклоняется и, прижавшись поцелуем к моему лбу, отпускает.

В груди резко начинает ныть, и этого хватает, чтобы я пришла в себя.

– Отвали от меня нахрен.

– У меня нет выбора. Но все, что я делаю, я делаю ради тебя.

– Ты прав. У тебя нет выбора. И не заблуждайся, это мое решение.

Я бреду обратно к своей машине и без оглядки уезжаю со стоянки.

Вернувшись домой, принимаю обжигающий душ, но отрицаю эмоции, которые бурлят у меня в груди. Слезы смешиваются с водой, но я отметаю их существование – и это тоже мое решение.

Глава 41

Прямо посреди первой смены после возвращения на завод, меня вызывают по системе громкой связи. Наша лента останавливается, и я чувствую на себе тяжелый пристальный взгляд Мелинды. Несколько часов мы работали молча – видимо, даже она замечает мою потребность в покое. Поэтому Мелинда не тревожила меня на протяжении всей смены, и это лишний раз доказывает, что выгляжу я такой же разбитой, какой себя ощущаю. Я прикидываюсь, будто не знаю, зачем меня вызвали, но мы обе прекрасно все понимаем.

Мне надоело плясать под чужую дудку. Я спускаюсь на первый этаж и иду в уединенный кабинет в конце коридора. Отмахиваюсь от воспоминаний, которые он вызывает: украденные поцелуи, долгие переглядывания за ланчами наедине друг с другом, быстрый секс во время вечерней смены, когда он прижимал к моему рту ладонь и входил в меня, шепча на ухо всякие непристойности. Закрыв дверь, я прислоняюсь к ней и опускаю глаза. В поле зрения оказываются его коричневые ботинки, и я резко вдыхаю кедровый аромат, который дурманит мне разум.

– Детка, взгляни на меня, пожалуйста. – У него охрипший голос, царапающий свежие раны на моем сердце. – Пожалуйста, пожалуйста, детка, посмотри на меня.

Я не смотрю.

– Сесилия, ты и есть тот секрет. – Это признание вызывает у меня интерес, и я наконец поднимаю глаза. Шон кажется разбитым, его лицо исхудало, под глазами залегли темные круги. Никогда не видела его таким расстроенным. Сочувствие одерживает верх в борьбе с желанием держать язык за зубами. Я люблю этого мужчину, даже если любовь к нему – ошибка.

– Какого черта происходит?

Шон подходит и обхватывает мое лицо ладонями.

– Мы не хотели. Ты должна это знать.

Я уклоняюсь, вырвавшись из его рук, и Шон матерится.

– Я ничего не знаю.

– Ты знаешь больше, чем думаешь. Но тебе необходимо знать самое главное. В день знакомства я спонтанно решил пригласить тебя к нам домой, но я просто не знал… Господи, когда я тебя увидел…

Шон наклоняется, и я уворачиваюсь.

– Почему я – секрет?

Он делает глубокий вдох. Его бросающаяся в глаза нерешительность вынуждает меня прислониться к двери.

– Мы не хотели, Сесилия.

– Просто скажи уже, зачем притащил меня сюда.

– Ладно, – печально кивает Шон. – Ладно. Много лет назад, когда «Хорнер Технолоджис» была по большей части химическим заводом, двое эмигрантов из Франции, муж и жена, погибли при пожаре в одной из испытательных лабораторий. – Он внимательно смотрит на меня, и до меня доходит подтекст его слов. Я изумленно смотрю на него со слезами на глазах, поняв, кем были эти эмигранты.

– Родители Доминика?

Шон кивает.

– Они бежали из Франции, пытаясь спрятаться от ее бывшего мужа. Они были в таком отчаянии, что приняли приглашение от дальней родственницы и решили начать здесь новую жизнь.

– Дельфина.

Кивнув, Шон продолжает: