Стая

Если честно, я испытываю облегчение. Меня переполняло желание узнать мнение еще одной женщины.

Лайла мне не близкая подруга, так что тут повезло. Она постукивает по дну моего стакана, советуя выпить. Я делаю большой глоток и выдыхаю.

– Ладно, во‐первых, не психуй, я не святая. Ни в коем разе. Во-вторых, я – могила. Что бы ты ни сказала – я сейчас серьезно, – никто и никогда не узнает. Это закон. Но давай немного отойдем, чтобы, кроме меня, больше никто не слышал. – Она обходит меня и идет к пустующему углу гаража подальше от остальных.

Я до сих пор не понимаю, о чем хочу ее спросить. Лайла приходит мне на выручку:

– Шон в определенном смысле открытая книга. Он будет с тобой честен, насколько это возможно, даже если правда ранит. А понять его труда не составит. С Домом другая история. Он лает и кусается. Поверь, лучше тебе не попадаться ему под руку. Но у Дома есть сердце, и минимум раз мы становились этому свидетелями, редко – дважды. Он буквально мужская версия Форт-Нокса[7], урожденный одиночка.

Я делаю глоток, и Лайла наклоняет голову.

– Так о чем ты действительно хотела меня спросить?

– Я просто очередная… – Она. Просто очередная девушка. Но не могу заставить себя произнести это вслух.

– Этого не могу сказать, но из того, что я видела, в доме в последнее время было тихо.

– Тихо?

– Дом был тихий, как и отсутствующая очередь в его спальню. – Она улыбается мне. – Это началось сразу же после вечеринки.

Верный. Она хочет сказать, что он верен. Мне? Еще до того, как у него появились планы на нас? Важно ли это вообще?

В груди щемит и подсказывает, что да, важно.

– Пытайся не зацикливаться на этом, но взгляни. – Она отводит меня к краю гаража и оглядывает собравшихся. – Сколько женщин ты видишь?

Я оглядываю толпу и молча подсчитываю. Четыре-пять плюс мы с Лайлой, а всего тут человек двадцать.

– Есть причина, почему ты здесь. – Ее голос становится серьезным, и я смотрю ей в лицо, хотя с нашего места могу увидеть немногое. – Для братаний – свое место и время, – и оно не во время ночных сборищ.

– Ночных сборищ?

– Увидишь. Но будь начеку и не зевай, хоть это будет непросто. Особенно с такими-то отвлекающими факторами.

Я киваю, и она смеется.

– Улыбайся, девочка! Это вечеринка, а ты привлекла внимание двух самых красивых братьев. Пойдем.

Мы переходим посыпанную гравием дорожку, когда в самом ее начале раздается грохот и нас окутывает светом фар. Из гладкой черной машины разносятся басы. Я перевожу взгляд на водителя. Взгляд Доминика парализует меня, отчего я в буквальном смысле застываю как олень в свете фар. Парень приветствует меня, дернув губами и проводя по мне взглядом.

– Проклятье, опять вернулись к началу, – с грустью вздыхает Лайла. – Я тебе завидую.

Доминик продолжает сидеть в машине, и с очередным ревом мотора все разбредаются. Через пару минут с каждой стороны заводятся машины.

– Езжай с ним, – подойдя ко мне, говорит Шон. Я, нахмурившись, смотрю на него.

– С ним?

Он целует меня в висок.

– Увидимся на месте. И не смей смазать эту чертову помаду. Она для меня.

Я киваю, и Шон не спеша обходит «Камаро» Доминика. Он наклоняется и открывает тяжелую дверь. Как только она закрывается, я поворачиваюсь к Дому.

– При… – Мое приветствие резко перебивают, поскольку мы срываемся с места, и из машины разносится мой смех. На губах Доминика отчетливо вижу намек на улыбку. Машины выезжают вслед за нами, и Доминик использует всю мощь лошадиных сил. Упираясь одной рукой в приборную панель, а другой – в дверь, я пронзительно кричу, когда мы несемся по дороге.

Мой вопль будто только раззадоривает его. Дом мчит прямо пару километров, после чего резко сбрасывает скорость, поворачивает, прорисовывая каждый изгиб на дороге.

Я выключаю радио, и он смотрит на меня.

– Мы хоть раз с тобой нормально поговорим?

Он ухмыляется.

– Недавно разговаривали.

– Я не про это.

– Хочешь начать с обсуждения политики или религии? – Он мрачно хмыкает на мою гримасу, а потом резко срывается с места, и я прилипаю к сиденью. – Яичница – с жидким желтком, кофе – черный, пиво – холодное, машины… – Дом жмет на газ.

– Быстрые, – со смехом отвечаю я.

– Женщина. – Он поворачивается и окидывает меня взором цвета зеркала.

Женщина. Не женщины. Меня так радует этот комментарий, что я тянусь взять его за руку, но он успевает убрать ее.

– Оставим это на случай, когда смогу что-то сделать.

– А ты считаешь рукопожатие проявлением привязанности?

– А разве нет? – Он делает поворот, и я воплю. Точно такое же чувство я испытывала на плоту. Словно он вечность ждал, чтобы коснуться меня.

Он во многом отличается от Шона.

Это не недостаток, а то, чего ждешь с предвкушением.

– Что делает тебя счастливым?

Дом делает еще поворот, мышцы его предплечья напрягаются.

– Все перечисленное.

– Тебя делает счастливым яичница-болтунья и кофе?

– А если завтра утром ты проснешься, а кофе исчезло?

Я чувствую, как сходятся на переносице брови.

– Это станет… трагедией.

– Когда в следующий раз будешь пить кофе, притворись, что пьешь в последний раз.

Я закатываю глаза.

– Отлично, теперь вас двое. Очередная жизненная философия? Ладно, Платон.