Он поднялся на ноги. Посмотрел на стол, — зная, что там увидит. На столе — разложенная карта-пятикилометровка. А на карте тускло блестел вороненой сталью пистолет.
Пистолет с единственным патроном, снаряженным не простой, особой пулей — первый вариант выбора, предложенный Русланом. Предложенный и положенный под нос.
Второй вариант не лучше: обратиться за помощью к белым халатам, к профессорам-доцентам, к докторам и кандидатам медицинских наук… Правда, по словам Руслана, трудно надеяться, что угодит Ростовцев к независимым и доброжелательным медикам, свято следующим клятве Гиппократа. По крайней мере, много лет все случайно выявленные особи спонтанных ликантропов у несекретной медицины изымались (та же судьба ждала и прочих паранормалов —
Нет… В клетку и под скальпели — никогда…
Над последним вариантом Ростовцев раздумывал дольше. Подошел к карте, еще раз посмотрел на обведенный Русланом круг… Места глухие, дикие, — тайга и предгорья. Деревень нет, лесоразработок нет. Были в старое время на очерченной территории три или четыре охотничьих участка, сидели в сезон штатные охотники из отдаленного Анкеевского госохотхозяйства, — да и тех давно уже нет. И госхоза нет тоже. Пушного зверя повыбили, а мясозаготовкой заниматься резона нет, — вывозить себе дороже…
Короче говоря, по словам Руслана, — полное безлюдье. А вот копытных — косуль, изюбрей, сохатых — хватает с избытком. Намек ясен? Ясен-то ясен, да смысл в чем? Гоняться по распадкам за изюбрями — год за годом, ничего не соображая, позабыв, кто ты есть… Руслан в ответ поведал теорию о разуме, просыпающемся в конце концов у ликантропов. Шаткая теория, хлипкая. Сколько лет они там мудрили с мохнатыми бестиями? Пятнадцать? И ни одна отчего-то не поумнела… Поумнеешь тут, пожалуй, возражал Руслан, когда у тебя постоянно то одно, то другое на нужды науки отрезают. Да и не жили зверюги подолгу в клетках, — несколько месяцев, год самое большее… Много ли разума у младенца-то десятимесячного?
Ростовцев переводил взгляд с кривовато нарисованного круга на пистолет. И обратно.
Руслан — человек насквозь городской. И про жизнь таежную мало что знает… Но он, Ростовцев, здесь детство и юность провел, понимает кое-что. Безлюдье-то оно безлюдье, но… Там своя жизнь у людей, на картах никак не отражающаяся. Ее и самолета-вертолета не разглядишь, и со спутника, самой мощной оптикой оборудованного. Каждую весну уходят в тайгу только им ведомыми тропками ловцы удачи — те, кому тесно и душно в городах да поселках сидеть. «Левые» соболевщики и ломщики жадеита. Искатели женьшеня и охотники за мускусными мешочками кабарги. Золотоискатели, не привыкшие сдавать государству намытое шлиховое золото. Энтузиасты, годами ищущие то клад Колчака, то клад Чингисхана… Да еще спиртоносы — народец темный и мутный, сами у тайги ее богатства отбирать не хотят, у добытчиков на спиртяшку норовят выменять…
В общем, не бывает в тайге абсолютного безлюдья. Нигде. Редколюдье — так оно вернее звучать будет…
Значит, рано или поздно… Ростовцев закрыл глаза.
Он вновь распахнул веки — широко-широко, но яркая картинка еще несколько секунд стояла перед глазами.
Рука, больше похожая на лапу, потянулась к пистолету. И отдернулась…