Стая бешеных

Это опять был коньяк. На этот раз хороший, дорогой, поставил бутылку Гордеев. Не пожалел, раскошелился, да и на большее бы не пожалел.

Вот теперь Турецкий и посвящал его в самые поверхностные тайны всей операции. Сынка внедрили в «братство» с тем, чтобы он исследовал его вдоль и поперек.

Вдоль – получилось, а вот поперек, то есть по вертикали, до самых главарей, до руководителей, это уже Гордеев постарался, сам того не ведая.

– Значит, Кобрин?

– Он, родимый, – зло сказал Турецкий. – Ах, Юрий Петрович, знали бы вы, сколько Сынку пережить пришлось.

– Я бы добрался, – виновато сказал Федор.

– Да-да, опять вечное – шерше ля фам. Девчонку пожалел, убил своего «напарника» по банде. А кстати, вы должны были слышать – помните, трупы в бомбоубежище? Ну, еще там собаки взбесились.

– А! Да!

– Так вот, девчонки этой сестра там погибла. Как ее?

– Девчонку? – вдруг сильно смутился Федор. – Леся.

– Привезли их с Украины незаконно. Они на стройке работали. Ну зарплата им шла, как вы понимаете, двойной бухгалтерией. Рабочим копейки, начальству рубли.

Турецкий отхлебнул из бокала, медленно проглотил.

Гордеев понял, думает «важняк», стоит ли посвящать адвоката в подробности.

– Но в тот раз у них нестыковка вышла, им самим деньги не перечислили. Рабочие и взбунтовались. Вот их привезли в подвал и всех…

– Дикость, – сказал Гордеев.

– Слишком мягко сказано. Мы еще все гадали, почему же их никто не ищет? Оказалось – эмигранты.

– Всех гадов взяли?

Вопрос Турецкому не понравился. Взяли многих, но далеко не всех. Главное, схватили верхушку, а шушера частью растеклась, частью оправдалась. Идеально не получилось. Да и не получится никогда.

– Возьмем, – тем не менее сказал Турецкий. – Когда-нибудь всех возьмем. Но твою цыганку поймали, успокойся.

Ирину Гордеев посетил через неделю. Мог, конечно, и раньше, но Ирина сама не хотела.

– Погоди, Юра, – просила она. – Дай очухаться. Я сейчас и на женщину не похожа.

Недели Ирине не хватило. Все еще была худа, болезненна. Все еще тусклые глаза, все еще опущенные плечи, но руки ожили, волосы заблестели, улыбка была не вымученной.

Гордеев принес цветы и торт.

– Ну как ты?

– Вы-пол-за-ю, – передразнила Президента Ирина.

– Ну и ладушки. Что дальше?

– Даже и думать не хочу. Вообще ни о чем не хочу думать.

– Это понятно. А вот я тоже не хочу, а думаю.

– Привычка, наверное.

– Да, вторая натура.

– И о чем же думает защитник обездоленных?

– Да так, о разном… – Гордеев решил, что сейчас не время, что, может быть, лучше потом. А может, совсем не стоит.

Но Ирина уловила это сомнение:

– Ну давай, юрист, колись.

– Да так, ерунда. Забудь. Просто, понимаешь, это у меня бзик такой. Вот забуду какое-нибудь слово, пока не вспомню, не успокоюсь.

– Какое слово?

– Да нет, это я к примеру. Вот засела у меня одна мысль – никак не вытравлю.

– И что такое? Нет, погоди, потом про мысли, давай чаю? Или покрепче?

– Покрепче.

– А я не буду. Суд меня образумил, теперь что ни сделаю, подумаю, а как об этом потом на суде скажут…

– Тьфу на тебя!

– Нет-нет, теперь я такая осторожная буду.

Ирина достала вина, налила чаю, разрезала торт.

– Ну, давай за твою мысль.

Гордеев выпил, вино отличное. Торт после него все бы испортил.

– Я все понять хочу, с чего это началось?

– Что – это?

– Ну, напасти твои…

– Господи, Юра, слава Богу – кончились!

– Вот видишь, а я мучаться буду. Тебе так трудно? Вспомнить попытаться, с чего началось.

– Да не знаю я! Хотя какое-то предчувствие было. Я к бабке своей поехала, она мне аппарат заказала слуховой, я купила, а отдать все не могла. Ну, замоталась. Позвонила – не отвечает. Ни утром, ни вечером. Наконец поехала. Там какие-то люди ремонт делают. Бабка моя, видать, в деревню смоталась.

А я подошла к окну – там еще детская площадка такая, обшарпанные качели, коробка хоккейная, ну, ты знаешь… Школа… Все такое обычное, серое, а я смотрю – как дернулось что-то в груди. Почему, до сих пор не понимаю… Юра, ты что?

Гордеев медленно-медленно поставил бокал на стол. Казалось, он вдруг среди бела дня впал в транс.

– Ты что, Юра? – испугалась Ирина.

– Адрес, – выговорил наконец Гордеев.

– А? Что?

– Адрес бабки.

– Так это… Карманицкий переулок…

– Дом три, корпус два! – выпалил Гордеев.

– А ты откуда?.. – спросила Ирина, но Юрий Петрович уже был в прихожей, уже открывал дверь.

Вот теперь все становилось на свои места.

Виноградов открыл сразу, словно стоял за дверью.

– А! Юрий Петрович, какими судьбами?

– Да вот радостью хотел поделиться.

– Правда, а какой?

– Пастухову освободили из-под стажи.

– Какую Пастухову? – опешил Виноградов.

Они так и стояли в прихожей.

– Ирину Пастухову. Ну что вы! Я же вам рассказывал. Ливанов, помните?

– Господи, Юрий Петрович, стоило ли ради такого пустяка себя утруждать…

Виноградов двинулся на кухню. Гордеев последовал за ним.

– А разве это пустяк? – спросил Гордеев.

– Нет, ну, конечно, для вас и для Пастуховой это не пустяк… Чай? Кофе?

Гордееву сейчас жутко не хватало ясности в голове, и он сказал быстро:

– Кофе. А для вас это не пустяк?