Стая Тамерлана

«Вот, — плакался на это карманный засединский ментовской начальник, — теперь мне головы не сносить, понизят, а там и уголовку чего доброго повесят. Не надо было торопиться, выждали бы…». Его-то успокоить относительно несложно, а вот кремлевских псов? Чувствовал Заседин, что его упрочившееся в последнее время положение дает трещину. И только одной лишь отставкой от пирога может не обойтись. Хуже — шлепнут, и все. Потому надо спешить, восстанавливать реноме. Законы власти — законы стаи: пока силен — уважают, дашь слабину — загрызут. А у него опять неудача — Портнова среди перебитых не оказалось.

Что, они с Юркой затеяли какую-то хитрую комбинацию? И где их, гадов, найти теперь? Больше всего Аркадий Николаевич клял себя за глупую сентиментальность. «В глаза перед концом заглянуть! Чушь, какая. Прямо здесь, на даче, валить надо было, как только приехали. И одного, и второго», — запоздало жалел он. А раньше за ним такого не наблюдалось, — промедлений он себе не позволял и сожалениям по этой причине не предавался, естественно.

* * *

Якубовский подарок, ввезенный в Россию контрабандно вместе с собаками, остался один в чужой квартире, расположенной в незнакомом городе. Он не числился ни в каких паспортных столах или прочих официальных конторах и де-юре не существовал вовсе. Очевидно, Тамерлан был фаталистом. Он ни разу не попытался идти наперекор судьбе. Какие-то неизвестные волны несли его, будто весенний ручей бумажный кораблик. Он родился маленьким и слабым, в детстве стал калекой, потом случайно приткнулся к председателю-баю, а вслед за тем достался Якубову. Тот же, следуя какой-то блажи, отправил его в Россию.

Существует мужество двух типов. Первый — это вечная борьба с жизнью, когда человек не подчиняется ее условиям и условностям, а избирает собственный путь и всеми силами прокладывает его вопреки крутым поворотам, непробиваемым стенам, чужой воле и другим преградам. И второй — внешняя покорность своей участи. Кажущаяся покорность, маскирующая непоколебимую верность собственному миру. Внутренний мир у мрачного хромца, вне сомнения, был. В нем, соседствуя с темной и стойкой ненавистью, жила любовь. Оба чувства воспитывались, в первую очередь, семьей, где главные роли играли два антипода — отец и белый пес Дарган. И Тамерлан никогда не изменял своему мировосприятию. Выходит, — он не был обделен мужеством?

На третий день после отъезда Каретникова, устремившегося в столицу за правдой, Тамерлан стал испытывать муки голода. Разом утративший почву под ногами, профессор не позаботился оставить будущему помощнику запас еды. Помыкавшись в четырех стенах, хромец нашел на подоконнике тощую пачку купюр, оставленную Каретниковым, и вышел на улицу. Четкого представления о стоимости денег у него не было. Ковыляющий по улицам невысокий криволицый тип в блестящих черных сапогах, ватнике синего цвета и тюбетейке обращал на себя внимание, но подойти к нему ни у кого желания не возникало. На магазин Тамерлан наткнулся случайно, — из застекленных дверей вышла женщина с полной авоськой. До этого он уже раза два проходил мимо этого места.

Продавщица была смазливенькая, ее прическу украшал золотистый кокошник, что делало юную особу немного похожей на фею. Настоящие мужчины не всегда требуют сдачи у таких милашек, во всяком случае, не пересчитывают ее. Но Тамерлан, да еще мучимый спазмами под ложечкой, никак не отреагировал на прелестницу. Он впервые в жизни был вынужден обратиться к незнакомому человеку. Раньше он лишь только отвечал на слова других людей, как бы подчеркивая тем отсутствие нужды в обществе себе подобных. Вывалив дензнаки на прилавок, все они были сотенного достоинства, хромец молча ткнул пальцем в хлебную полку. Вопрос продавщицы о необходимом количестве хлеба наткнулся на полную непроницаемость покупателя. «Глухонемой», — поняла она и подняла указательный палец вверх. Никаких эмоций. К указательному присоединился средний. Последовал кивок.

Язык жестов — самый древний и универсальный способ общения. С его помощью Тамерлан заполнил всю свою продовольственную корзину, составившую два целлофановых пакета. Фея отечественной торговли сразу заметила, что «глухонемой» ко всему прочему совсем не разбирается в деньгах. Но поступила с ним почти честно, — она оставила себе всего три десятки с копейками. Да и то не из жадности, у дамочки, по всей видимости, просто сработал давно выработанный рефлекс на растяпу-мужика.

Еще когда хромец бродил в поисках магазина, за ним увязалась грязная и хромая шавка, с чрезмерно растянутым лохматущим телом на облезлых кривых лапках, да со стоячими ушками. Наверное, в истоках этого чуда перемешались гены болонки и таксы, а ушами с ней поделилась не иначе как чихуахуа. Ее образ мог бы послужить отличной моделью для сатирического художника, взявшего на себя труд изобразить конечный результат взаимодействия многочисленных ветвей Российской власти.