Стая Тамерлана

— Вот. И у нас здесь как в армии законы — не хочешь — заставим. А ты, мент чучмекский, свяжешься с Якубовым. Покажешь ему копии бумаг и той пленки, что ты надыбал. Как тебе, говнюку трусливому, это удалось — ума не приложу, наверное, у какого-нибудь подчиненного славу захотел стибрить. Ну, ладно. Предложение к нему аналогичное. Теперь главное: меня описывать не рекомендую. Все равно не поверят. А пулю схлопочете в момент. Итак, запоминайте оба. Послал вас, значит, высокий худощавый мужчина с усами черного цвета. На лбу у него косой шрам от правой брови вверх, к виску. Нос прямой, глаза карие. Смуглый. Звать — Серажутдин, люди называют — Серый. Все ясно? Ну и хорошо. Пожрать вам сейчас дадут. Потом выучите инструкции.

* * *

После всех обрушившихся на него открытий Анатолий Валентинович Каретников изменился в корне. Он рассчитался в институте, благо денег теперь, по его мнению, было в достатке. Оформляя увольнение, профессор осторожно пытался выведать у коллег, имеют ли они какое-нибудь представление о самостоятельной воле безгласных вещей и их способности влиять на жизнь человека. А также об умении предметов накапливать информацию и делиться ею друг с другом. Нет, конечно, никто даже не догадывался об этом. Мало того, некоторые смотрели на Анатолия Валентиновича со странным интересом. Темные людишки. Что с них взять? Хотя, если быть справедливым, и ему все это стало доступно совсем недавно. О собачьих глазах политиков Каретников даже не заикнулся. Не время.

Разбитый торшер пролежал внизу под окнами дома всего день. Потом исчез. Стол и шкаф, после того, как их замыслы оказались разгаданы и найдено средство борьбы с ними, изредка неуверенно поскрипывали, словно расщепленные бурей деревья в лесу. И всего лишь. Анатолий Валентинович хотел вызвать грузчиков из мебельного магазина и попросить вынести зловредные вещи, но отложил — были дела важнее. Неожиданно, а скорее вполне закономерно, под воздействием замысловатых векторов творящихся вокруг него событий, он постиг свое главное предназначение. Да, какую бы банальную окраску не носило сие утверждение, но его звала политика! Именно здесь он принесет наибольшую пользу людям. Ведь для чего вступают в эту мутную воду? Только лишь ради одной цели — оказания помощи ближним своим! Может быть, нет, не может быть, а наверняка, он — единственный среди живущих, кто способен различать суть вещей. Но об этом надо молчать. До поры. Она придет, но нескоро.

Вот почему так много в последнее время техногенных катастроф? Падают, тонут, сталкиваются, взрываются, рушатся и врезаются во все, что попало. Ученые и инженеры головы ломают, придурочные астрологи и колдуны зарабатывают на предсказаниях и амулетах, а кто-то наживает политический капитал нытьем о повальной изношенности техники и ее причинах. А дело все в том, что созданные человеком предметы уже давно живут своим тайным житьем. Они имеют собственную волю, память и намерения, что приравнивает их к личности. Они делятся на лагеря. Некоторые ненавидят своего творца и всегда готовы вредить ему. Другие нейтральны, у них какие-то свои заботы. Но есть и расположенные к человеку. Если специально отбирать вещи, симпатизирующие людям, и только из них создавать устройства повышенного риска, число аварий можно свести к нулю! Да! Вот в чем колоссальный ресурс сохранения жизней! Профессор несколько дней специально бродил по городу, заходил в разные мастерские, автосервисы, магазины. И убедился, что лучше относятся к человеку вещи новые. С возрастом их нрав портится. Но и в рядах новоиспеченных встречаются отъявленные враги. Он заглянул на одну из многих столичных фабрик. Там главным инженером работал его старый приятель. Цель посещения Каретников туманно мотивировал выявлением исторических параллелей. Хочется ему, якобы, провести сравнительное исследование образа рабочего старой мануфактуры и труженика современного машинного производства.

— Больше вашим ученым головам не о чем болеть, — вздохнул главный инженер, но не отказал.

Во время экскурсии Анатолий Валентинович обратил внимание приятеля на один из станков. От громоздкой металлической конструкции веяло тем же мрачным ненавистническим духом, что от письменного стола или шкафа, когда их нездоровая злоба была в расцвете. Профессор не удержался и высказал мнение, что от этого устройства можно ждать беды и его нужно обязательно выбросить.

— Какой еще беды? — осведомился главный.

— Покалечить может. Например, руку отрежет. Или, вообще, убьет кого-нибудь.

— Да, — согласился приятель, — его и еще пару таких же выбросить. И можно закрывать шарашку.

— Тогда поставь рядом с ним телевизор, лучше японский, — вырвалось у Каретникова.

— Зачем это?

— Для нейтрализации вредоносной энергии.

Главный инженер качнул головой и пробурчал:

— Недаром, видать, вы, умники, по заграницам расползаетесь. Тесно вам здесь. Ты-то чего сидишь?

— Мое место здесь, — отчеканил Анатолий Валентинович.

Наутро третьего дня главный инженер побеспокоил Каретникова звонком.

— Слушай, умник, а ты накаркал, однако.

— Что?