Стая воспоминаний (сборник)

И как это ни парадоксально, не только суета, но даже бессонница излечивала ее: по ночам, припоминая московские полуденные щи в лаборатории, вечную женскую гонку за нарядами, тихий, непрекращающийся, азартный бой сотрудниц за сомнительный престиж, она чувствовала себя здесь, на интеллигентном балтийском курорте, как на волшебном острове и постоянно твердила себе одно и то же, будто слова стихотворения: «А утром будет море…» Да что утром! Ночью, когда прекращали бег поезда электрички по близкой отсюда линии, в распахнутое окно иногда сквозь шум породистых, с крупной хвоей, сосен долетал вздох моря. Рижский залив, обычно спокойный, штилевой, вдруг доносил какой-то стихийный вздох, и Галина Даниловна, ошеломленная этим внезапным звуком дремлющего моря, вставала и приникала к стеклам или даже выходила в полночь на лоджию, и смотрела на скромное северное море, и вдруг ощущала откуда-то с соседней лоджии приятный запах табака, и тогда она понимала, что это не море вздохнуло, а человек, сидевший где-то на лоджии и куривший фимиам сонному морю, нежной ночи, короткой поре зрелого здешнего лета. И тогда она тоже искала в потемках на безбрежном письменном столе упругую ножку сигареты, готова была тоже вздохнуть от чувства прибывающего здоровья и повторяла свою ворожбу: «А утром будет море…» Да, она вновь и вновь напоминала себе, какой удачный, самый крайний, ближайший к морю номер принял ее душистые наряды, отборную косметику, преждевременную панику, полезное одиночество и бессонницу, дарующую покой. Номер этот с маленькой прихожей, открывающей по левую руку встроенные в стену шкафы светлого дерева, а по правую — ванную с душем и миниатюрной, в виде некоей дольки, ванночкой, был еще и тем хорош, что рядом, в коридоре, во всю длину, от потолка до пола, сверкало оконное стекло, приобретавшее цвет моря в зависимости от погоды, от времени суток: это саженное стекло создавало иллюзию, что коридор открыт морю или, наоборот, что море впадает в канал коридора. Идешь длинным, устланным ковровыми дорогами коридором — и в раме окна приближается с каждым шагом морской вид, как будто один и тот же рисунок, лишь меняющий цвет и тона…

Так, дожидаясь каждую ночь сна, она обретала такое чувство, будто вся жизнь ее прошла в этом доме на берегу Балтики, где ей трижды на дню подают кулинарные шедевры, где для нее и откос пляжа, и прохладное море, и милостивое солнце, и кафетерий, а в кафетерии, оказывается, не только она следит за знаменитостями, но и ее обществом дорожат благородные чинные мужи. Такое открытие было для нее сначала в диковинку, а потом ночами, словно видя себя со стороны, она честолюбиво нашла, что иначе и быть не могло. Тут же, в кафетерии, она разговорилась однажды со своим соседом по этажу — человеком неопределенного возраста: можно было ему дать и двадцать пять, можно было допустить, что давно за сорок. А все оттого, что ни единой серебряной нити в коротко остриженных темных волосах, что весь он ловок в движениях, как спортсмен, что остроумны и зрелы разящие речи этого мужчины с птичьим профилем и с птичьими же, зоркими глазами орехового цвета. Был он из какой-то республики, где в местном журнале опубликовал перевод романа знаменитого зарубежного писателя, привез переплетенный, собранный из трех журнальных номеров этот роман и, неосторожно похвалившись своей работой, был теперь осаждаем каждое утро женщинами, старцами, страждущими интеллектуального чтения детьми: роман рвали из рук, роман читали запоем, за ночь, кто-то вывесил список будущих читателей, кто-то уже высчитал все сроки и скорбел, что не успеет почерпнуть божественной духовной пищи. А Галина Даниловна, слушая за столом бойкий иронический говорок героя сезона и обещая ему не покидать Балтики до тех пор, пока не придет ее очередь ночного чтения, на самом деле не очень горевала, если даже очереди не дождется, а с интересом наблюдала, как этот человек мнет тонкими губами свою республиканскую сигарету. И запах этого табака, этой сигареты был знаком ей по той ночи, когда она обманулась, приняв вздох теперь знакомого ей человека за вздох моря, и ей непонятны были такие пожилые мальчики: есть талант, пришла наконец и слава, свежи ее первые лавры, а что же все-таки мучает человека, заставляя так тяжело вздыхать и страдать даже на курорте?