Стая воспоминаний (сборник)

— Ну и пусть! — сказал он, подхватил с ладони приятеля известковое зернышко и тут же отправил себе в рог.

С минуту они враждебно смотрели один на другого, потом Цезарь повелел:

— За мной не ходи, — и пустился прочь с базара.

И когда он бежал к морю и представлял ожидающую его на берегу моря Стасю, то был необычайно доволен своим поступком.

А как только приблизился к морю и к ней, ожидавшей его Стасе, то несколько пожалел о том, что проглотил дешевое зернышко. Теперь опять ожидают его погружения под воду, изнуряющие поиски, поиски!

— А я жду, жду, — встретила она ласковым голосом. — Жду, и не могу есть одна. Садись, Цэзар, ешь. Ты же совсем заморенный.

— Никакой я не заморенный, — зло отвечал он. — Я тренируюсь. Разве не видишь, что я тренируюсь? Я должен победить. Ты еще посмотришь!

— Я все вижу, Цэзар. И ты садись и ешь со мной.

Так они и сидели, глядя в даль моря, на шалящие волны, на белые теплоходики, следующие своим рейсом — в Новороссийск, наверное, или даже дальше, в Сочи, в Батуми.

А когда было покончено с едой, Стася вдруг улыбнулась еще шире, еще пленительнее и всплеснула загорелыми руками.

— Ой, а у меня нешточко есть! — И она ловко поднялась на ноги, опустилась затем на колени, порыскала в капроновой сеточке, извлекла благоуханный платочек, развернула его, как белый цветок, и показала: — Гляди, Цэзар, гляди…

— Песчинка — да? — спросил он, рассматривая прозрачную и микроскопическую, как маковое зернышко, песчинку.

— Ага! — подхватила она. — Ты возьми ее, Цэзар, а там, в воде, любую раковинку раскрой ножичком и сунь песчинку. Из нее потом ба-альшенная жемчужина будет! Я знаю, японцы, а может, итальянцы так делают. И в раковинах нарастают жемчужины. Ты возьми, Цэзар, возьми. А то мне больно глядеть на тебя: ты такой заморенный, а все ныряешь, ныряешь, все шукаешь тую жемчужину…

— А ты знаешь, сколько времени пройдет, пока нарастет жемчужина? — спросил он, очарованный подарком, очарованный появлением песчинки на своей ладони, такой незаметной песчинки, ничтожной песчинки, драгоценной песчинки.

— И будем ждать, — рассудительно согласилась она.

Крепко сжимая в кулаке подарок и понимая, что разом снята с его души тяжесть, что он вознагражден драгоценной песчинкой за все тревоги, поиски, изнурительную жизнь под водой, он снаряжался опять под воду, сбрасывал одежду на горячие камни и бормотал:

— Я сейчас. Я сейчас!

Без опаски спустился он по скалистым коварным уступам, вошел в родное Черное море, сжимая песчинку в кулаке и замышляя пристроить ее в какой-нибудь раковине, а потом еще и поплавать, еще поискать драгоценность в других раковинах. И если даже не удастся ему ничего обнаружить и выйдет он из воды при пустых руках, то надо поклясться себе преподнести Стасе иной какой-нибудь сюрприз. Какой же? Да он выиграет на соревнованиях по подводному ориентиру — и точка! И Стася будет счастлива. И Зураб Шалвович тоже будет счастлив.

«Все будет хорошо, Зураб Шалвович, — мысленно твердил он. — Все будет прекрасно! И не надо сердиться, дорогой Зураб Шалвович…»

Маленькая записная книжка

© Издательство «Советский писатель», «Конный патруль», 1975.

Друзья, не видели маленькую записную книжку? Не попадалась она вам здесь, на строительной площадке, среди глины и сора, или где-нибудь на этажах недостроенного корпуса? Такая маленькая книжка, размером со спичечный коробок, черная, в лаковой обложке, — не видели? И теснятся кабалистические цифры телефонов меж добротных, твердых, толстых створок, — книжечку легко заметить, и не попадалась она вам? На ней тиснута благородная белая церковка с единственным золотым крестом и надписью старинным шрифтом: «Владимир», это сувенирная книжка из города Владимира, — не встречалась такая находка? Грошовая находка, карманное собрание, современная летопись, безымянные фамилии и сплошные шифры для случайного читателя записной книжки и все житейские связи, путы, узы, обязательства для владельца ее, телефонные ключи от всех частных штабов, домашнее вещание на всю Москву, — может, все-таки замечали где-нибудь лаковый портативный томик?

Так или примерно так, полушутя, полусерьезно, обмахиваясь голубой полотняной кепочкой, которую можно сжать в комок и сунуть в карман, и поправляя жесткие, конские, вороные волосы, спрашивал Никипелов у монтажников в брезентовых хламидах, у своих многолетних знакомых, чьи лица казались припудренными или бетонными. И столетние знакомые по стройкам то выжидающе улыбались, туго соображая, отчего так разошелся их мастер-геодезист, а то отвечали без слов, жестом отрицания, и щурились в мужской зависти, определенно подозревая его выпившим.

Но все это потом, во второй половине летнего дня, потому что Никипелов обнаружил пропажу лишь к концу смены.