Стакан молока, пожалуйста

И Лара тут же обернулась к ней, с трудом сдерживая ярость. Руки уперлись в бока, лицо перекосило до неузнаваемости.

— Когда ты перестанешь думать только о себе? — выдохнула она. Потом успокоилась и продолжала: — Я бы отдала год моей чертовой жизни, чтобы в одно прекрасное утро проснуться гинекологом с надежной зарплатой, вместо того чтобы продавать свою и чужие пизды всяким безмозглым идиотам!

Такая уж была Лара. Была в ней какая–то тяжелая легкость, как у вола, тянущего плуг. Она тянула и тянула, и за ней на земле оставались глубокие борозды. Она шла только вперед, до самого конца поля. Там она останавливалась, поворачивалась и начинала пропахивать новую борозду в обратном направлении.

43

— Нет, мама от этого не умрет. — Отец улыбнулся Дорте. Он сидел в поезде напротив нее в застиранных, покрытых пятнами брюках цвета хаки. Они всегда были коротковаты и закатаны выше щиколоток. Теперь они обтянули колени отца, и казалось, что брюки ему малы, но он не обращал на это внимание.

— Ей будет стыдно за меня… перед Богом.

— Я знаю ее. Стыда мама не боится. Иначе она не выбрала бы меня… человека другого круга. Понимаешь, твоей маме всегда не хватало отца. Поэтому она и разговаривает с Господом Богом.

На большой скорости поезд кренился, и Дорте пересела на свободное место рядом с отцом, чтобы держаться за него. Она хотела взять его за руку, но что–то мешало ей. Может быть, она стала слишком большая. Окно проглатывало вершины елей и выплевывало их У них за спиной. Облака спешили, словно хотели обогнать поезд. Под ногами железные колеса пели о тоске по дому. Они трясли Дорте, пытались швырнуть на пол, хотели, чтобы она поняла, что у нее нет будущего. Как раз недавно она дочитала «Анну Каренину». Анны больше не было в живых, и Вронский отправлялся на войну из жалости к самому себе. Конец был страшно растянут — скучный рассказ о людях, которых Дорте уже забыла, и о ребенке, которому могли сломать жизнь.

— У мамы такие строгие правила. И мы с Верой должны жить только по ним.

— Ты только дай ей время. В юности она не обращала внимания на то, что думают и говорят люди. Ты выросла и постепенно стала многое понимать. Мы тоже не были ангелами…

— Но мама… Она даже не знает, что такое блядь!

— Конечно, знает. Только не говорит об этом, чтобы защитить тебя и Веру. И вообще ей не свойственны такие слова. Мы уже говорили с тобой об этом. Помнишь?

— О блядях?

— Нет, о том, от чего мы с мамой должны вас защитить. Помнишь, она не хотела, чтобы вы слушали, как Анна поссорилась с Вронским и бросилась под поезд? Потом я понял, что она была права. Вы были еще слишком маленькие. Но в тот раз я с нею не согласился и продолжал читать.

— Папа, а ты ходил к проституткам? До того, как встретил маму… Может, от одиночества…

Задав этот вопрос, она поняла, что только ради него села рядом с отцом. Она боялась встретиться с ним глазами, если он ей ответит. Воцарилось молчание. И лишь ритмично постукивали колеса.

— Дорте, пожалуйста, не унижай меня такими вопросами, — сказал он, помолчав. — У меня есть грехи, за которые я в ответе. Можешь их сосчитать, хотя с цифрами у тебя всегда были нелады, не то что у Веры.

— Я не понимаю.

— Помнишь, мы копали канаву, когда проводили к дому водопровод? Тогда еще стена гостиной повисла в воздухе, прежде чем под нее подвели опору, и наша свадебная фотография упала со стены и разбилась?

Тот случай Дорте помнила. Мать считала, что это к беде, и отцу пришлось вырезать и вставить новое стекло.

— Помнишь, Вера прочитала дату на фотографии и спросила, почему фотография была сделана через несколько месяцев после того, как мы поженились?

— Да…

— Хорошо. Не помню, что тогда мама ответила Вере, но из трусости сделал вид, будто не слышал вопроса. Ты понимаешь… Вера не только была в мамином животе на той фотографии с зонтом, когда мы наконец поженились, она находилась в нем уже почти четыре месяца.

— Бабушка из–за этого на тебя рассердилась?

— Конечно. Из–за того, что ей пришлось уступить. А у нее, как тебе известно, были совсем другие планы.

— А та Дорте к тому времени уже умерла?

— Да! Мы с ней были еще совсем юные. Она собиралась съездить к родителям в Данию, но ее автомобиль попал в аварию… Об этом я тебе уже рассказывал?

— Я знаю, но почему Дорте назвали меня, а не Веру?

— Это с самого начала было твое имя. Может быть, только поэтому я и встретил ее?

Внезапно рядом возникла гора и бросила на скалы Целый поток воды. Неожиданно и грозно. На такое была способна только действительность.

— А ты бы женился на маме, если бы она была проституткой? — осмелилась спросить Дорте.

— Конечно. Я бы женился на ней, даже если бы она была Девой Марией. Как Иосиф, хотя ему пришлось и несладко.

— Но Вера–то все–таки твоя дочь?

— Да, и я очень этому рад! Но это не главное. Дети не собственность. Просто те, кому повезет, могут создать для них хорошие или не очень хорошие условия жизни, пока они не вырастут.

— Тогда, значит, и проститутки не могут быть ничьей собственностью, что бы там ни писали газеты?