Стакан молока, пожалуйста

— Нет, хватит! Мы празднуем твой приезд, а не копаемся в этом дерьме. Мне плевать, почему меня вышвырнули. Дело давнее. Я забыл это… заставил себя забыть, — проговорил он так быстро, что она с трудом поняла его, и то не все.

— Прости! — сказала Дорте и поправила кофту так, чтобы она свободно висела на ней. Она совершенно забыла об этом, пока искала нужные слова. — Я тоже сердиться, когда мне стыдно, — прибавила она.

— Я и не думал стыдиться! Какого хрена мне стыдиться? Я же не виноват!

— Да, да!

— Она была совершенно чокнутая!

— Кто?

— Моя мамаша, конечно.

— Как это?

— Какой смысл говорить об этой старой мрази, — сердито сказал он.

— Прости!

— Я, во всяком случае, не такой, как моя мамаша!

— Откуда ты знать?

— Я бы не выбросил своего сына на улицу, чтобы спокойно ебаться с первым встречным и поперечным! Я бы не заставлял своего сына бегать к отцу и просить у него денег, чтобы заплатить за квартиру. Старая сука!

— Сука?

— Ну да, старая собака! К счастью, она упилась до смерти… Мне от нее достался чемодан старых грязных платьев и стоптанные туфли, — сказал он с гримасой отвращения.

— Ты не плакать?

— Я? Нет!

— Где отец?

— А черт его знает! На похороны он не пришел. — Артур неожиданно захихикал. — Там были только я да еще одна старая тетка. Ну и пастор, конечно. К счастью, он не очень ее хвалил.

— Но ты… быть там?

— Все–таки она была моей матерью, — виновато сказал он и продолжал после недолгого молчания: — Я хорошо помню этого пастора… как он пожал мне Руку и высказал соболезнования. У него был тонкий нос… и тонкая рука…

— Тонкая?

— Да… Он как будто считал, что ему там не место, как будто эта работа ему не по душе. Вроде того, что он слишком чист для этого мира. Я сидел и смотрел на его нос, чтобы вся церемония не казалась такой серьезной. По–моему, когда серьезно — просто смешно. Сама подумай. Человек становится не похож сам на себя… Хуже не придумаешь!

45

Я всю ночь проспала рядом с человеком в каком–то подвале с незапертой дверью и решеткой на окне, думала Дорте, и от этой мысли ее начинало мутить. Но она хотя бы знала, где здесь уборная — дальше по коридору, в чулане без окна.

Сквозь бумажную штору проникал дневной свет, он был яркий и почти красивый. Ветки куста бросали тревожную тень. Шум улицы звучал слишком близко, где–то совсем рядом кричали люди, поднимая что–то наверх. Потом послышался удар, будто кто–то бросил что–то в железный контейнер.

От Артура несло какой–то кислятиной. Он лежал на спине и прерывисто храпел. Сперва он лег на тахту, потом стал проситься к ней. Это было уже после того, как он рассердился, что она не подпустила его к себе и ее вырвало. Когда он проговорил в темноту «Дорте!» и зашлепал к ней через комнату, таща за собой плед, она поняла, что протестовать бесполезно. Он лег, прижавшись к ее спине, и она убедила себя, что это Вера и что она уже дома. Конечно, от Веры так не воняло. И она не храпела, но тоже была теплой. Дорте выручило, что на ней были большая майка и трусики. В конце концов она заснула.

Накануне, когда они помогали друг другу, рассказывая истории, все было хорошо. Она забыла, что сидит в подвале и что он еще не нашел для нее работы. Она даже выпила вместе с ним капельку вина, хотя оно было слишком кислое. Но вдруг он повел себя как клиент. Ее протесты не помогли, она только заставила его сначала погасить свет. А еще ей удалось уговорить его сделать это на тахте, а не на кровати. Он пробормотал, что хорошо бы ей немного пополнеть и что он скучал по ней.

— Со мной ты в полной безопасности, — гордо сказал он и по ее просьбе поставил перед дверью стул.

Но когда он уже овладел ею, она вдруг забыла то, что делала обычно, чтобы все поскорее кончилось, и начала плакать. Ее всхлипывания звучали как скрип ржавого велосипеда, с которым он ее встретил. Сперва Артур замер, положив руку ей между ног. Потом неуклюже погладил ее по спине.

— Я думал, ты тоже хочешь… Теперь, когда нас двое… В последний раз ты хотела, помнишь? Что это вдруг на тебя нашло?

Всхлипывая, она пробормотала, что он обещал ей, что у нее не будет клиентов, а будет работа в закусочной.

— Послушай, ты! Я, черт бы тебя побрал, не клиент! Не начинай! И не думай, что я стану тебя умолять. Но как–то странно получается, я раздобыл денег тебе на билет и всякое такое. Считал, что мы с тобой пара!..

— Я думала… Как это говорить? — сказала она.

— Не спрашивай меня! Не знаю я, «как это говорить», — передразнил он ее и заходил по комнате.

После того как Артур несколько раз стукнул кулаком по столу, Дорте подбежала к раковине. Но тошнить ей было почти нечем. Она пустила воду и, жалобно постанывая, вымыла раковину.