Стакан воды

А когда сомкнутся холодные воды над славной головой комдива, горько заплачет Володька и скажет, утирая слезы кулачком: «И нечего на меня смотреть, что я плачу. Вон и большие все плачут. И всегда так на этом месте. Вот и вы сами плачете, прапрапрадедушка Федя», — добавит он. «Я плачу от гордости», — скажет Баклажанский и отвернётся.

И они выйдут из кино, и Володька потащит его в библиотеку. Вон она видна отсюда, их районная библиотека.

Баклажанский проведёт взглядом по полкам и увидит на корешках много знакомых фамилий. Но многих и не увидит. Он заглянет в книги, которые выбирает молодёжь. Он знает эти книги, некоторые даже в рукописях. Они создавались при нем. Они почти такие, как прежде Только теперь на каждой странице много сносок, как раньше, в его время, бывало в старинных или переводных книгах.

Они выйдут из библиотеки, и довольный Володька будет с важностью тащить несколько толстых томов.

— Маяковский — это тоже ваш? — с уважением спросит он.

— Наш… — подтвердит Баклажанский и гордо улыбнётся.

— Здорово он все угадал, как у нас будет, правда, прапрапрадедушка?

— Он никогда не старался «угадывать»! — рассердится Баклажанский.

— Наверное, потому и угадал, что не старался, верно, прапрапрадедушка?

— Верно, — буркнет Баклажанский. — Между прочим, можешь звать меня сокращённо — просто прапрадедушка.

— Хорошо, прапрадедушка, — согласится Володька и с уважением спросит, указывая на уличный громкоговоритель, тот самый громкоговоритель, что виднеется сейчас слева. — Скажи мне, прапрадедушка, это ваша музыка?

— Наша, — скажет Баклажанский.

И они остановятся у столба и будут взволнованно слушать то тревожную, то пророчески-победную музыку.

— Хорошо!.. — восклицает Володька.

И Баклажанскому захочется рассказать своему прапраправнуку, как они впервые слушали эту музыку в большом красивом зале, но под бомбёжкой. Как давно уже была объявлена тревога, и милиционер хватал дирижёра за рукав и просил остановиться, чтобы все пошли в бомбоубежище, а дирижёр выдёргивал рукав и продолжал вдохновенно вести оркестр, игравший так, как он никогда больше не играл ни прежде, ни после. И ни один человек не двинулся с места до' самого конца… Как люди, разучившиеся плакать, сверкали сухими глазами и аплодировали… аплодировали… Как!.. Нет, слишком много придется объяснять Володьке! Пожалуй, он ничего ему не скажет. Выиграли мы для тебя войну, Володька, и ладно.

И они пойдут дальше…

Баклажанский снова улыбнулся. Нет, не стыдно будет ему идти с Володькой по улице будущего, и, не краснея, сможет он отвечать на придирчивые Володькины вопросы. Хорошо дожить до этого далёкого времени!

Баклажанский посмотрел на своих «Углекопов» и опять задумался. Ему представилось, как, продолжая свою прогулку, входят они с Володькой в аллею, сплошь заставленную скульптурами Баклажанского. И упирается эта аллея в большую угольную композицию — триптих каменных Провов.

— Кто это сделал? — спрашивает Володька.

И он, Баклажанский, дипломатично отвечает:

— Это один мой приятель. Нравится тебе?

— Нравится, — твердо говорит Володька, — Меня привлекает в этой скульптуре глубокое знание материала, несомненный неумирающий талант автора и его высокое мастерство. Заслуга художника заключается ещё и в том, что он средствами искусства показал нам отдельные последовательные стадии технического прогресса.

Баклажанский сам удивился неожиданному потоку научного красноречия у своего выдуманного ребёнка: дитя оказывалось уж очень удобно придуманным.

Скульптор, улыбаясь, отошёл от окна. Он сам посмеивался над своей разгулявшейся фантазией… Но всё-таки хорошее настроение и какое-то радостное чувство удовлетворения не покидали его. Он проверил своих Провов на века, и, по его мнению, они эту проверку выдержали.

Это было прекрасно.

Ему захотелось что-то отпраздновать, хотя он не совсем ясно представлял себе, что именно. Он вспомнил, что в шкафу стоит непочатая бутылка вина. Кстати, в суматохе сегодняшних необычных событий он, кажется, так и не успел позавтракать. Вот и отлично — сейчас он устроит себе роскошный пир!

Баклажанский подошёл к шкафу с твёрдым намерением немедленно откупорить вино и приготовить закуску. Но это оказалось не так просто. Штопор был сломан при попытке открыть им шкаф, ключ от которого пришёл в негодность после использования его для загибания гвоздя в ботинке. А на тарелках за неделю образовался сложный сплав майонеза, джема и вездесущего пепла.