Стакан воды

Он любил её уже давно, но не решался сказать ей об этом. Иногда ему казалось, что мешает разница в возрасте. Иногда он объяснял своё молчание тем, что глупо и нелепо вдруг заговорить о любви после стольких лет знакомства. Он находил оправдание своей скрытности и в том, что она каждый раз приезжала другой, и слова, приготовленные им заранее, уже не годились.

А скорее всего, он не мог сказать ей «люблю» потому, что она этого ещё не хотела и в самый решительный момент ласково, но уверенно уходила от этого слова.

Она уходила от объяснений, несмотря на то, что никто другой не заслонял в её девичьем воображении порывистую и взбалмошную фигуру Баклажанского. Ей нравились его неумелые попытки ухаживать и громоздкие комплименты. Его менторский тон и покровительственное отношение к ней казались ей смешными и трогательными. Да, пожалуй, и она почти любила его или, вернее, могла бы полюбить. И если бы… Впрочем, она ещё сама не могла точно сказать, что именно должен был сделать Баклажанский, чтобы окончательно завоевать её сердце. Но что-то ещё он должен был сделать обязательно.

Баклажанский чувствовал это и робел. То-есть он робел раньше. Но сегодня, то ли от предчувствия большого успеха на выставке, то ли от хорошего настроения, которое осталось от его фантастической прогулки по будущему, он ощутил необычайный прилив мужества… К чорту робость! Ведь не зря же он представлял себе потомка Володьку именно с пепельными кудряшками и весёлыми золотыми веснушками. Конечно же, воображаемый Володька был похож на свою предполагаемую прапрапрабабушку.

Баклажанский с нежностью посмотрел на Катю, и не подозревавшую, что она уже прапрапрабабушка, и решился.

— Катя, — почти храбро начал он. — Я должен сказать вам нечто необычайно важное…

— Я слушаю вас, Федор Павлович…

— Дело в том, что я…

«Нет, так сразу нельзя, — вдруг струсил Баклажанский. — Нет, нет! Сперва надо подготовить её… Поговорить о чем-нибудь другом».

— Дело в том, что я… Возможно, я попал в странную историю.

И, чувствуя неловкость от того, что он так неуклюже, на полном ходу, увильнул от прямого объяснения, Федор Павлович, сбиваясь и путаясь, вдруг стал рассказывать Кате о необыкновенных событиях, приключившихся с ним. От волнения он пересказывал сообщение Гребешкова очень подробно.

Катя не перебивала его. Слушая, она весело и заинтересованно рассматривала Баклажанского, словно примеряла его к будущему.

— Ну что ж, — улыбаясь, сказала она, когда он закончил, — за триста лет можно многое успеть. Очень многое.

— Я постараюсь! — поспешно сказал Федор Павлович. — Можете мне поверить!

— Во всяком случае, вас можно поздравить! И немножечко позавидовать вам.

Она лукаво посмотрела на Баклажанского, и никак нельзя было понять, допускает ли она вероятность этого чудесного долголетия или просто дружески подшучивает над ним. Она была очень хороша сейчас. Серые глаза сияли. Мягко поблескивали пепельные волосы. Веснушки и те, казалось, светились изнутри. Баклажанский окрылился.

Прекрасно! Этот разговор о будущем поможет ему объясниться. Он будет смел и решителен, как подобает человеку будущего.

— Поздравлять преждевременно, — тоже улыбаясь, сказал он. — И завидовать не надо. Не устроена личная жизнь. Вхожу в бессмертие одиноким…

Намёк получился смелый. Баклажанский был доволен собой.

— Ничего, — сказала Катя, — я вам найду дом

работницу на первые двадцать-тридцать лет. Она за вами присмотрит.

— Домработницы ни при чем, — бойко сказал Баклажанский. — Нужна спутница жизни. Хочу идти с ней по дороге веков. Рука об руку…

— Вы не найдёте невесты, Федор Павлович, — засмеялась Катя, явно не относя намёк на свой счёт. — Наш век очень краток.

— Это неверно, — сказал Баклажанский. — Может быть, я смогу подарить века той женщине… — Он не сказал «вам», — которая ответит… или, вернее, которая сочтёт возможным…

— Я надеюсь, вы не меня имеете в виду? — лукаво прищурившись, спросила Катя.

Это был прямой вызов. Баклажанский посмотрел Кате в глаза и, вместо того чтобы сказать «да, вас», как это сделал бы прямодушный человек будущего, он бессвязно забормотал:

— Нет. Я вообще говорю… — Под испытующим взглядом Кати он окончательно терял остатки своей будущей смелости. — Я говорю абстрактно…

— Но вы ещё не нашли вашу Абстракцию?

— Это неважно! — краснея, ответил Баклажанский. — Может быть, я почти нашёл её. И если выяснится, что она, эта женщина, просто не любит меня, — горячо сказал Баклажанский, — тогда я…

— Я надеюсь, вы не покончите с собой? — не переставая улыбаться, перебила его Катя.

— Покончу! — сказал Баклажанский, с трудом сохраняя непринужденность.

Нет, не покончите! — засмеялась Катя. — Вы не имеете права самовольно прерывать единственную трехсотлетнюю жизнь. Это будет ненаучный и антиобщественный поступок.

— Катя, я говорю совершенно серьёзно, — хотел было вернуться к своей теме Баклажанский, но Катя вдруг посмотрела на него, и на лице её отразился ужас.

— Это ещё что такое? Когда вы успели оторвать пуговицу? Ну-ка, снимайте рубашку. Я вам сейчас пришью…