Сталь Императора

Целую неделю переваривал Сосо описания погромов, казней и притеснений староверов, пока не добрался до другой литературы — заботливо собранных в хронологическом порядке современных записок, отчётов, писем и дневников. Бегло пролистав их, он насторожился и начал копать уже всерьёз, жадно выписывая себе в тетрадь цифры, даты и наименования. Картина открывалась грандиозная. Старообрядческие организации, весьма пестрые, не имеющие единого центра управления, никак не связанные и даже конфликтующие друг с другом, густой сетью покрывали всю страну.

Молодого революционера поразило количество подданных Российской империи, явно или тайно придерживающихся старого обряда. Цифры из официальной казенной переписи в два процента староверов никак и нигде не совпадали с действительностью.

Кстати, первым в официальную статистику не поверил Николай Первый и снарядил три экспедиции в достаточно населенные древние русские губернии — Костромскую, Ярославскую и Нижегородскую. Один из лидеров славянофильского движения Ива́н Серге́евич Акса́ков, участвовавший в обследовании Ярославской губернии, после поездок по уездам и селам был поражён тем, что «здесь почти все — старообрядцы, да еще, пожалуй, беспоповцы». Церковные обряды (крещение, венчание и т. д.) вся эта, якобы синодальная, паства исполняла только в тех случаях, когда невозможно было от них уклониться. В повседневной жизни влияние местного духовенства на жителей оставалось практически незаметным. И так было не только в этих трёх губерниях, а по всей стране. Российская общественность, плюнув на официальную статистику, обнародовала свои цифры, которыми и оперировала в дальнейшем: по этим данным, в стране насчитывалось как минимум 20 млн. староверов всех согласий и ещё 6 млн. сектантов.

Если в Европе религиозный раскол привёл к размежеванию по государственным границам, как католики в Польше и протестанты в Германии, то в Российской Империи и торжествующие победители, и не полностью уничтоженные побеждённые оказались на одной территории, под одной крышей. Внутри единого государства появилась огромная протестная взрывоопасная масса, считающая власть и церковь представителями колонизаторов. Согнанные с земли, но избежавшие уничтожения и изгнания, староверы ринулись в те сферы деятельности, которые остальные подданные империи вниманием не жаловали. Поповские старообрядцы сформировали купеческие династии. Беспоповцы основали костяк пролетариата.

Православный священник тверской епархии Иоанн Стефанович Белюстин, публиковавший заметки о старообрядчестве, описывал посещение сапожного производства в большом — в несколько тысяч человек — раскольничьем селении Кимры Тверской губернии. Староверы образовывали здесь артели по 30–60 работников. Они не только обладали правом голоса по самым разным вопросам, но и могли подчинить своему мнению «хозяина» производства. Беллюстин оказался, например, свидетелем горячих споров в артели о вере:

«…Тут нет ничего похожего на обыкновенные отношения между хозяином и его работником; речью заправляют, ничем и никем не стесняясь, наиболее начитанные, будь это хоть последние бедняки из целой артели; они же вершат и иные поднятые вопросы».

К концу XIX века именно из этих людей на три четверти формировались фабрично-заводские кадры. Трудились они не только на предприятиях, оказавшихся в собственности единоверцев, но и на производствах, создаваемых казной или учреждаемых иностранным капиталом. Возникшие фабрики и заводы вбирали потоки староверов из Центра, с Поволжья и Урала, из северных районов. Каналы согласий, выступавшие в роли своеобразных «кадровых служб», позволяли староверам свободно ориентироваться в промышленном мире, перемещаясь с предприятия на предприятие.»

Перед этим многомиллионным людским океаном, 300 лет живущим фактически в подполье и не растерявшим ни своей веры, ни своих традиций, ни связей между единоверцами, собственная социал-демократическая партия Сосо выглядела игрушечной и несерьёзной. Тогда первый раз мозг Сосо посетила шальная мысль: «Так вот она — готовая партия революционеров-подпольщиков — деловая, мобильная, столетиями скрепленная испытанными связями!»

Неожиданные открытия о религиозных корнях рабочего класса России Джугашвили решил оставить при себе. Во-первых, чтобы не быть осмеянным старшими товарищами, как исследователь «опиума для народа», а во-вторых — как тайну, обладание которой может пригодиться самому. У него, как у настоящего революционера-подпольщика, обязательно должны быть свои козыри в рукаве, чтобы в нужное время ими воспользоваться..