Сталь Императора

Ни командир оперативной группы ДОСАФ Борис Савинков, формирующий милицию из рабочих Санкт-Петербурга для поддержания порядка в городе, ни генералы гвардии, получившие приказы «Вскрыть в случае…», даже близко не представляли себе, какие силы сейчас поднимает император и каким образом собирается поступать в ближайшее время. Для того, чтобы понять это, потребовалось бы возвратиться в его прошлую жизнь. В 1926 году старшие товарищи по партии, считавшие себя мастерами политических интриг, уверенные, что они разгромили всех конкурентов и в огромной стране не осталось ни единой силы, способной бросить им вызов, тоже не смогли его просчитать. Сталин сам по себе, имея чисто технический пост генерального секретаря партии, конечно же не смог бы ничего противопоставить таким революционным мастодонтам, как Троцкий, Каменев, Зиновьев. Но на руках у него был один козырь…

Эта история началась в Иркутской области, куда в 1903 году был отправлен в ссылку молодой Джугашвили. Место ссылки будущего Сталина — крошечный городок Новая Уда — в семидесяти верстах от Балаганска и в ста двадцати от ближайшей станции, как и всё общество Российской империи, был разделён на две части: бедняки ютились в хижинах на мысе, окружённом болотами, а те, кто был хоть немного побогаче — в окрестностях двух купеческих лавок, церкви, деревянного острога и целых пяти кабаков, с успехом заменявших местным жителям библиотеки, школы и дома культуры.

Сталин поселился в убогом покосившемся домике крестьянки Марфы Литвинцевой, где было всего две комнаты. Одна из них — кладовая, в которой хранилась пища, во второй, разделенной деревянной перегородкой, вокруг печи жила и спала вся семья. Сталин спал возле стола в кладовой по другую сторону перегородки…

В Новой Уде нечего было делать, кроме как читать, спорить, пьянствовать, распутничать и снова пьянствовать — этим занимались и местные, и ссыльные. Сосо не чурался такого времяпровождения, но на дух не переносил своих собратьев по ссылке. Те, будучи интеллигентами в третьем поколении, считали пролетариев, принятых в партию, «чем-то вроде сословия плебеев, между тем как сами играли роль аристократии, сословия патрициев, опекающего плебейские низы от всяких тлетворных влияний», — именно так описывал внутрипартийную атмосферу ветеран РСДРП Аксельрод, чья «замечательная прозорливость» была отмечена в работе Ленина «Что делать?».

Не переносящий эту напыщенную публику, сосредоточенный всеми мыслями на побеге, Джугашвили сошёлся с местными артельщиками. Эти «артельные ребята» были уголовные, но крепкие, основательные и, по-своему, честные. «Как ни странно, но они никогда не опускались до какого-нибудь свинства, вроде доносов… А, вот «политики» — среди них было много сволочей», — рассказывал уже после войны своим молодым соратникам Сталин.

За крайне скудную информацию о возможностях перемещения по бескрайним холодным просторам приходилось платить здоровьем, а точнее — похмельным токсикозом. Трезвые артельщики были на редкость немногословны, и только после многочасовых сидений в кабаках у них можно было узнать хоть что-то полезное — как идти, куда идти и что делать, чтобы добраться до Тифлиса или до Питера, и при этом не сгинуть в дикой, недружелюбной местности. Отлёживаясь после одного из таких «интервью», Джугашвили сквозь тяжёлую дремоту услышал разговор, где он был главным действующим лицом:

— Ну, куды ты его трогать! — раздражённо шептала Марфа, — не видишь, болеет!..

— Некогда мне тут сидеть, пока он поправится, — отвечал Литвинцевой рокочущий басок, — бечь, значит, собрался твёрдо?

Последовала пауза. Было слышно, как Марфа переставляла горшки и звенела какими-то склянками.

— Скажи ему, чтобы к Еремею более со своими расспросами не приставал, — продолжил после паузы невидимый из-за занавески гость, — ничего путного он всё равно у артельщиков не разведает, а то, что они ему расскажут и гроша ломаного не стоит. Сгинет ни за понюшку табака страдалец… А я через неделю с шишкарями обратно буду, тогда и поговорим…

Хлопнула входная дверь. Марфа завозилась в сенях и буквально вплыла, не касаясь пола, в комнату, где спал ссыльный и присела у краешка стола, теребя кончик платка и внимательно изучая лицо грузина…

— Не спишь? — осторожно поинтересовалась она, заметив подрагивание ресниц постояльца.

— Кто был? — проглатывая колючий комок, застрявший в горле, хрипло спросил ссыльный, не открывая глаз.

— Та, Петро, сродственник, из хожалых людей…

— Что значит «из хожалых»?

— Ну, то и значит, что из самоходов, что по своей воле за каменный пояс подались…

— Из бегунов (*), что ли? — припомнил Сосо знакомое слово из разговоров с артельщиками…

— Не, — Марфа решительно мотнула головой, — Петро наш, правильный — из поморского согласия (**). Он на все руки мастер — и охотничать, и золотничать, и вартачить может. Прознал про твои посиделки с артельщиками и пришел предупредить тебя, чтоб поберёгся…

— А, что ему за дело до меня, — насупился ссыльный, недовольный, что его задушевные разговоры с местными мужиками, оказывается, уже известны всей тайге.