Сталин

Политбюро отнимало у него возможность выполнить просьбу Ленина (действительную или мнимую) легально. Но в этом не было и нужды. Если Ленин обратился к нему, то не в официальном, а в личном порядке, рассчитывая, что эту услугу Сталин окажет ему охотно. Передать больному яд можно было разными путями через очень надежных людей в окружении. При Ленине были члены охраны, среди них люди Сталина. Могли дать яд при таких условиях, что никто не знал бы о характере передачи, кроме Ленина и его самого.

Никто никогда не узнал бы, кто именно оказал больному эту услугу. Сталин мог всегда сослаться на то, что ввиду его отказа по решению Политбюро, Ленин нашел, очевидно, какой-то иной источник. Зато на случай открытия дела, вскрытия тела и обнаружения отравы преимущества предупреждения были поистине неоценимы: все члены Политбюро знали, что Ленин хотел достать яд, Сталин вполне легально предупредил об этом Политбюро. С этой стороны Сталин обеспечивал себя, таким образом, полностью.

Остается самый главный вопрос: было ли тело Ленина подвергнуто обследованию? Вряд ли кто-либо потребовал этого. Во всяком случае, не Сталин, который вместе с Зиновьевым и Каменевым был хозяином положения, – руководил всем, что касалось смерти, вскрытия, извещения населения, затем похорон.

Можно зайти дальше в подозрениях и поставить вопрос о том, действительно ли Ленин обращался к Сталину за ядом. Не была ли вся эта комбинация выдумана для того, чтобы заранее оказался обнаружен, объяснений искать не пришлось бы: Политбюро было в свое Крупскую, ни сестру Ленина Марию. Обе они бодрствовали у изголовья больного. Если Ленин действительно обращался к Сталину и если он действительно хотел предупредить выполнение просьбы больного, то прежде всего предупредил бы жену и сестру. На самом деле обе они узнали об этом эпизоде только после смерти Ленина.

Вместо послесловия

Вместо послесловия

Трудно припомнить случай, когда на памяти одного поколения оценка исторической личности менялась бы так круто, как в отношении героя этой книги. За три десятилетия, в течение которых Сталин находился у власти, образ вождя стал иконой для миллионов верующих в торжество коммунизма. То, что произошло после смерти «отца народов», до сих пор не укладывается в сознании современников этих событий: ощущение конца света в осиротевшем Отечестве, задавленные толпой зрители похоронного действа на Красной площади и трагикомический финал невиданного спектакля – тайный вынос тела покойного вождя из приютившего его на три года ленинского мавзолея…

Казалось, что зарыв в землю мумифицированного идола и опрокинув его бесчисленные памятники, разоблачители Сталина навсегда покончили со сталинизмом. Однако отрезвление длилось недолго. Снова замаячила на экранах до боли знакомая фигура в полувоенном френче, вызывая умильные слезы у тех, кто связывал былое величие страны с железной рукой «великого кормчего». Да и мало ли их сегодня, тоскующих по вождю сталинского типа в нашей полуразваленной, униженной, горемычной «стране победившего социализма»… Признаемся: не посещают ли иногда и нас, убежденных сторонников демократии, греховные мысли о спасительной «железной руке»?

Можно было бы говорить об этом без тени иронии, если не вспомнить, что в странно похожей ситуации ностальгическое ожидание сильной личности когда-то привело к власти Адольфа Гитлера.

У всякой диктатуры, независимо от ее национальных особенностей, есть одно общее свойство: постоянная готовность «во имя интересов народа» распоряжаться судьбами и жизнями миллионов. Не случайно на языке диктатуры население страны именуется «народными массами». В глазах вождя, фюрера это всего лишь заполнитель цистерны, питающей государственную машину. И если кого-то греет мысль служить горючим то ли для пожара мировой революции, то ли для локомотива прогресса, пусть он выкликает из небытия злых духов истории. Ее уроки действительно ничему не учат. Иначе разве увидели бы мы сегодня портреты Сталина в руках митингующих коммунистов на Красной площади?

Впрочем, если попытаться понять этих отчаявшихся людей, образ диктатора, по-видимому, вызывает в их памяти полузабытый аромат двухрублевой колбасы и двадцатикопеечного «Беломора». Того самого, что получил свое название от великой стройки ГУЛАГа, стоившей тысяч человеческих жизней…

Но так уж, вероятно, устроена человеческая память, что плохое забывается быстрее, чем хорошее. И слышатся в мысленном споре с оппонентом доводы, которые трудно опровергнуть: «А жизнь при Сталине была дешевле!» «А Франко в Испании – национальный герой!» «А бывший-то палач Пиночет на самом деле оказался спасителем Чили!..»

Ко всему этому можно добавить, что и Гитлера многие незлопамятные немцы до сих пор поминают добрым словом. Например, за великолепные автобаны. Да, конечно. Если выбросить из головы, что они ведут и к Дахау. Точно так же, как периодически возникающая в короткой человеческой памяти тоска по сильной руке.