Сталин

НКГБ располагало агентурой среди сотрудников германского посольства и буквально нашпиговало территорию посольства прослушивающей аппаратурой. Сомнений не могло быть – в ближайшие дни Германия начнет войну против СССР. Для дезинформации еще можно было отозвать из посольства несколько дипломатов, особенно из числа сотрудников разведки, но не было никакого смысла жечь посольский архив. В тот же день, 18 июня, Сталин принял в кремлевском кабинете Тимошенко и Жукова. Точной даты германского нападения они не знали, но было ясно, что оно должно последовать в ближайшие дни, не позднее недели. За это время было нереально завершить сосредоточение войск, а также горючего, боеприпасов и других предметов снабжения, чтобы начать запланированное на середину июля советское наступление. Оптимальным вариантом было бы приказать частям прикрытия занять боевые позиции на границе и обеспечить их горючим и боеприпасами, а основные силы приграничных округов срочно отвести к линии государственной границы, существовавшей до 17 сентября 1939 года, и занять построенную там линию укрепленных районов. Но после совещания 18 июня у Сталина никаких кардинальных мер принято не было. Было приказано рассредоточить авиацию на полевых аэродромах. Но поскольку прямого предупреждения о возможности скорого германского нападения командованию приграничных округов передано не было, так же как не было разъяснено, предстоит ли Красной Армии наступать или обороняться, и самолеты разместили на аэродромах, находившихся у самой границы, для поддержки советского наступления, что сделало их уязвимыми для германских атак с земли и воздуха. С другой стороны, ряд решений выглядел как подготовка к реализации плана советского наступления. Так, Постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) «О маскирующей окраске самолетов, взлетно-посадочных полос, палаток и аэродромных сооружений» от 19 июня должно было быть выполнено в основной своей части к 20 июля, что было явно поздно, учитывая, что все признаки говорили о том, что Гитлер нападет в самые ближайшие дни. Переброска войск к границе из внутренних округов продолжалась, и Сталин, как кажется, вплоть до 22 июня верил, что удастся осуществить советское наступление. Даже в отданной в ночь на 22 июня директиве о приведении войск приграничных в боевую готовность они были предупреждены: «не поддаваться на провокации». А уже в первый день войны был отдан приказ о проведении контрударов силами всех сосредоточенных у границ механизированных корпусов, что фактически обрекло их на разгром. Сталин, да и Тимошенко с Жуковым, явно недооценили своего противника.

Между тем начатый хотя бы за 4 дня до нападения отвод основной массы советских войск на укрепления по линии старой госграницы позволил бы уменьшить потери Красной Армии и замедлить продвижение немцев, хотя избежать поражения в приграничных сражениях все равно бы не удалось из-за значительного превосходства вермахта в уровне боевой подготовки и командования.

По свидетельству наркома ВМФ Н. Г. Кузнецова, «И. В. Сталин представлял боевую готовность наших Вооруженных Сил более высокой, чем она была на самом деле. Совершенно точно зная количество новейших самолетов, дислоцированных по его приказу на пограничных аэродромах, он считал, что в любую минуту по сигналу боевой тревоги они могут взлететь в воздух и дать надежный отпор врагу. И был просто ошеломлен известием, что наши самолеты не успели подняться в воздух, а погибли прямо на аэродромах»[81]. Поэтому советский вождь бесстрашно готовился броситься в пучину войны с самой сильной в тот момент армией Европы. Ему и в страшном сне не могло привидеться, что придется отступать до Москвы и Сталинграда. Он искренне верил, что Красная Армия по уровню боевой подготовки, по меньшей мере, не уступает вермахту.

Гитлер собирался напасть на СССР, исходя из собственных завоевательных планов, но, сам того не ведая, упредил почти подготовленное советское нападение. Генсек планировал принести на штыках Красной Армии советский строй народам Западной Европы и ничего не знал о «Барбароссе». Однако оба плана наступления, советский и немецкий, фактически стали планами превентивных ударов.

Сталин был уверен: Гитлер должен его бояться. Когда в январе 1941-го начальник Генштаба Г. К. Жуков доложил ему о том, что немцы усилили разведку приграничных районов, Иосиф Виссарионович на это ответил: «Они боятся нас»[82]. Концентрацию германских войск на Востоке Сталин расценивал как оборонительное мероприятие на случай возможного советского вторжения.