Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть I: 1878 – лето 1907 года

Проблема между тем несводима к личности Иремашвили и характеру его текста. Убеждение, что Сталин в свое время был причастен к бандитским предприятиям, налетам, грабежам, было глубоко укоренено в Закавказье, но до нас дошло исключительно в виде слухов, без какой-либо конкретной привязки к месту и времени действия. Эти слухи весьма настойчиво циркулировали и отразились, например, в выдающемся художественном произведении, повести Фазиля Искандера «Сандро из Чегема» (глава «Пиры Валтасара»). Если что-либо подобное имело место, если Коба был участником полубандитских или бандитских рейдов, это могло быть как раз в 1905-1906 гг. в Грузии, когда по ней разгуливали разнообразные отряды повстанцев и пользовавшихся безвластием грабителей, или же позднее в 1907-1908 гг. в Баку, где отряды кочей охраняли нефтепромышленников, а те платили дань в казну революционных организаций. Обличители Кобы утверждали, что он был причастен к уголовному бандитизму. «Свою воровскую карьеру будущий генсек начинал юношей, когда обокрал семью купца. Он унес много серебра и смог на некоторое время забыть о нищете», – писал автор известной антисоветской книги о Сталине А. Антонов-Овсеенко, ссылаясь, как обычно в таких случаях, на слова некоего «старого меньшевика Мибония, пожизненного узника казахстанского лагеря», рассказавшего в 1943 г., что «там, где Сосо родился, о воровских налетах будущего генсека помнили многие. И всякий раз – будь то тривиальная квартирная кража или сенсационное ограбление почты или кассы парохода – Сталин умело ускользал от возмездия, подставляя вместо себя партнеров, а то и вовсе невиновных»^[681]. Единственное, что здесь звучит правдоподобно, это указание на то, что слухи исходили именно из меньшевистской среды. В остальном же нет никакой возможности приделать такую параллельную жизнь старательному ученику Горийского духовного училища, а потом Тифлисской семинарии, получавшему казенное пособие по бедности матери и выговоры за чтение романа В. Гюго.

Обвинения Кобы в бандитизме не находят никаких документальных подтверждений и лишены сколь-нибудь внятной конкретики, а та, что фигурирует, вопиюще неправдоподобна. В лучшем случае это переданные через третьи руки ссылки на слова самого Сталина, будто бы в тюрьме он разговаривал с заключенными-уголовниками или в ссылке пил с ними в кабаке (подобные же рассказы других политических узников о контактах с уголовниками и пропаганде среди них, легко находимые в революционном мемуарном наследии, никаких гневных отповедей не вызывали, таковые являлись прерогативой исключительно критиков Сталина). Сама расплывчатость сообщений о его причастности к грабежам и бандитизму должна внушать подозрения в их недостоверности, и можно было бы полностью закрыть эту тему, отнеся ее к инсинуациям политических противников, если бы не смущало странное молчание с другой стороны.

Сообщения о событиях в Гурии регулярно появлялись на страницах газеты «Вперед», на III и IV съездах РСДРП так называемая гурийская республика была предметом особой гордости выступавших кавказских делегатов, опыт установившегося тогда крестьянского самоуправления живо обсуждался, а события в Гурии и вообще в Кутаисской губернии считались одной из главных революционных вершин. Однако в советской историко-революционной литературе они отнюдь не пропагандировались, а, наоборот, обходились молчанием. В значительной степени, очевидно, из-за того, что в них слишком большую роль сыграли меньшевики. Можно ли считать эту причину единственной или существовали другие, связанные с деятельностью самих большевиков? Почему сталинские апологеты не попытались приписать ему каких-нибудь лихих похождений во главе революционных отрядов? Очевидное объяснение состоит в том, что это не вписывалось в образ вождя, формируемый советской пропагандой. Сталина вообще не преподносили как фигуру сколько-нибудь авантюрную, эта роль была отведена Камо. Но, опять же, только ли в этом причина?