В повестке съезда аграрный вопрос был поставлен первым, за ним следовал вопрос об оценке текущего момента и классовых задачах пролетариата. В сущности, именно споры о том, что на специфическом партийном наречии именовалось «оценкой текущего момента», и составили основное содержание дебатов на IV съезде РСДРП. Дискуссия была чисто схоластическая. Предполагалось, что в России происходит революция и революция эта, согласно принятой в РСДРП марксистской доктрине, является буржуазной; далее следовал вопрос, может ли партия, отстаивающая интересы класса пролетариев и называющая себя социалистической, поддерживать и участвовать в буржуазной по сути революции. От ответа на этот «основной вопрос» зависели и прочие: о вооруженном восстании, о том, нужно ли участвовать в думских выборах и пытаться провести своих кандидатов в Думу, аграрная программа и даже вопрос об участии в грядущем временном правительстве. На протяжении съезда делегаты на все лады упражнялись в софизмах, высказывая все новые варианты комбинаций своих скудных «теоретических положений»: революция буржуазная, но прогрессивная, так как направлена на ликвидацию докапиталистических пережитков, нужно использовать ее для перехода к революции социалистической; от победы буржуазной революции может произойти только усиление класса буржуазии, то есть врага, никакого сотрудничества с буржуазными партиями и т.д. В целом меньшевики склонны были придерживаться первого варианта, предполагавшего участие в буржуазной революции и использование ее плодов; большевики настаивали на втором, называя эти плоды «подачками царизма» и иными уничижительными словечками. Ни на какой более реалистичный, предметный анализ происходящих событий, судя по содержанию дебатов, никто в РСДРП способен не был. Ленинская риторика известна, но имеет смысл обратить внимание на то, что говорили его оппоненты. Например, Ной Жордания (Костров), выступивший на пятнадцатом заседании с большой речью, изобличавшей большевистскую линию (см. док. 12).
Жордания заявил, что «Ленин и его сторонники плетутся в хвосте движения», идя вслед за меньшевиками и заимствуя с опозданием их тактику. При фактической сомнительности его слов это значит, что Жордания почитал меньшевиков более радикальными, чем большевики, и считал это поводом для гордости. Не очень стесняясь в выражениях, особой критике он подверг большевистские представления о революции, которые считал романтическими, утопическими и крайне упрощенными. «Восстание – временное революционное правительство – республика, – вот вся политическая схема большевиков». Этой схеме оратор противопоставил свою модель «действительного хода революции», почерпнутую из статьи Карла Маркса «18 брюмера Луи Бонапарта». По мнению Жордании, Маркс вывел «алгебру революции», он учит, что «непобедима та революция, которая постепенно развивается по восходящей линии снизу вверх, переходя от одной ступеньки на другую и достигая таким образом своего апогея. В пояснение этого он приводит Великую Революцию Франции, […] во время которой революционная инициатива переходила от более умеренных партий к крайним партиям». Удивительно, что, вычитав это у Маркса, грузинский марксист сумел не заметить того обстоятельства, что приведенный пример относится к революции отнюдь не непобедимой, но, напротив, закончившейся как раз тем самым переворотом 18 брюмера, вынесенным в заглавие статьи, которая и была-то посвящена второму бонапартистскому перевороту. Читал ли Жордания эту статью целиком или знал ее фрагментарно по каким-то рефератам? Знал ли он, что такое собственно «18 брюмера» в истории Франции? Не менее удивительно и характерно для всех дискуссий на IV съезде РСДРП, что, оперируя цитатами из Маркса, русские марксисты практически не обращались к событийному, реальному опыту недавней европейской истории. Похоже, и Великая французская революция, и революция 1848 г., и даже события Парижской коммуны существовали для них только постольку, поскольку были упомянуты Марксом или Энгельсом. Просматривая съездовские дебаты, начинаешь сомневаться в наличии у русских социал-демократов элементарных знаний из новейшей истории.
На этом фоне Иванович, выступивший на том же пятнадцатом заседании в прениях о текущем моменте, смотрелся не лучше и не хуже других. Он выказал себя вполне ортодоксальным и прямолинейным сторонником ленинской линии, заявив, что имеются «два пути: путь лжереформ и путь революции». Спорил с Ерманским-Коганом (Руденко) и А. С. Пиккером (Мартыновым), но ни словом ни коснулся Кострова (см. док. 11).