Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть I: 1878 – лето 1907 года

Конечно, вопреки заявлениям сталинских апологетов он в то время не только не руководил всем революционным движением в Закавказье, но даже не являлся признанным лидером грузинских большевиков. Вместе с тем тот факт, что он дважды стал делегатом съездов РСДРП, показывает, что Коба вошел в их ведущую группу. С изрядной долей осторожности (поскольку невозможно понять, какие оценки относятся к описываемому промежутку времени, а какие возникли много лет спустя) его возросшую роль можно оценить по воспоминаниям противников. Г. Уратадзе и Р. Арсенидзе оба пустились в рассуждения о том, годился ли Коба в лидеры грузинских большевиков. Обоим, конечно, прежде всего хотелось сказать, что никакие его качества, кроме хитрости, коварства и бессердечия, не предопределяли в нем лидера. Праздный разговор, учитывая, кем сделался Сталин впоследствии, но мемуаристы высказали довольно любопытные суждения как о нем, так и о других ведущих грузинских большевиках. Арсенидзе признавал, что Коба «выдвинулся среди наиболее видных большевиков Закавказья», хотя и не до такой степени, как утверждает Л. П. Берия. Однако, по мнению мемуариста, Кобе недоставало теоретической подготовки, он едва разбирался в «Политической экономии» Богданова и никак не мог «равняться с таким, например, зрелым в политическом отношении и серьезно образованным писателем, как А. Цулукидзе». Не мог он сравниться и с Ладо Кецховели, «раньше его пришедшим в партию и проявившим огромную энергию, солидные знания и редкие организационные способности» (говоря о серьезном образовании проучившегося пару лет в Московском университете Цулукидзе и «солидных знаниях» дважды исключенного сначала из тифлисской, затем из киевской семинарии Кецховели, Арсенидзе весьма много сообщает скорее о собственных своих представлениях об образованности). Это, как отмечал мемуарист, относится к периоду до 1904 г., когда Сосо Джугашвили «был известен только своими интригами и стремлением к самовластью, да еще организацией батумского выступления в марте 1902 года, целесообразность которого сильно оспаривалась самими рабочими»^[839]. Остается гадать, какие из негативных оценок отражают репутацию Джугашвили описываемого времени, поскольку комплекс суждений, включавший его самовластье, деспотизм, интриганство, постфактум стал общим местом у противников Сталина. Что касается времени после 1904 г., то Арсенидзе сравнивал Кобу лишь с двумя другими большевиками – Шаумяном и Цхакая. «Степан Шаумян далеко превосходил его глубиной теоретического мышления, а иногда и оригинальностью мысли; Сталин, пожалуй, лучше копировал Ленина и повторял его мысли, чем Шаумян. Но применять к реальной действительности изученную теорию, т. е. проявлять творческую самостоятельность, Шаумяну удавалось куда лучше, чем ему». Что до Михаила Цхакая, то «он имел больше морального веса и уважения», был одним из руководителей движения, но у него Арсенидзе усмотрел рано проявившееся «старческое слабоумие», в силу которого Цхакая «остался фанатиком революционного движения и мнил себя чуть ли не учителем всех вождей большевизма вплоть до Ленина» ^[840]. Арсенидзе отметил также, что «от всех других большевиков Коба отличался безусловно большей энергией, неустанной работоспособностью, непреодолимой страстью к властвованию, а главное своим огромным и своеобразным организаторским талантом», подчеркнув его особенное чутье, «способность быстро распознавать людей», соединенную с глубоко прагматичным к ним отношением. Чрезвычайно интересно также наблюдение Арсенидзе о тактике Кобы, который имел обыкновение проводить свое влияние в организации, опираясь на группу преданных сторонников (см. док. 13). Суждения Арсенидзе кажутся в целом правдоподобными, несмотря на его хвастливое заявление, будто бы он предвидел приход Сталина к власти после Ленина.