Отъезд домой 336 делегатов съезда представлял собой организационную проблему. Помимо денег на дорогу требовалось еще обеспечить способы нелегального перехода границы для тех, кто возвращался в Российскую империю. По рассказу К. Гандурина, «уезжали из Лондона группами в три-четыре человека. Часть делегатов должна была возвратиться тем же путем, каким мы все проехали: через Копенгаген и Финляндию; часть – через западную границу». Гандурин выбрал первый вариант, но до Копенгагена на этот раз добирались не морем, а через Голландию и Берлин. Сделанное им описание ночного плавания по Балтийскому морю характеризует партийцев и их настрой: «Звездами в те времена мы любоваться не умели и не замечали лирики летних вечеров и ночей – некогда было, да и считали, что это удел поэтов. Эта лирика летней ночи на море создала у всех нас неодолимую потребность обсуждать решения съезда»[916]
.А. В. Островский обнаружил свидетельство о том, что на обратном пути Иосиф Джугашвили остановился в Париже, следовательно, он пароходом по Балтике не плыл, а воспользовался вторым маршрутом. Живший тогда в Париже студент-грузин Григорий Чочиа вспоминал, что в начале июня (вероятно, европейского календарного стиля) эмигрантка, бывшая участница батумской демонстрации Евгения Согорова (Согорошвили) привела к нему товарища, которого отрекомендовала Кобой Джугашвили, и попросила его приютить. Джугашвили прожил у Чочиа около недели и уехал с паспортом его недавно умершего друга С.Дзвелая[917]
. Из Парижа он мог ехать или через Берлин и западную границу России, или же через Марсель и оттуда морем до Батума. Какой вариант был выбран, неизвестно, как и то, ехал он один или в составе небольшой группы. Его спутником мог быть Степан Шаумян (кстати, в отличие от Джугашвили бывавший прежде за границей и имевший не лишний в таком путешествии опыт) или кто-то еще из кавказцев. Михаил Цхакая заболел и остался в Лондоне. Его болезнь несколько задержала отъезд товарищей. Как писал позднее Цхакая в воспоминании, написанном в виде письма к Н. К. Крупской, на следующий день после фракционного совещания, то есть 21 мая, он «слег с температурой 39 и болью». За ним ухаживали соседи по комнате Шаумян и Джугашвили, но Цхакая настоял на их отъезде. Сам он собирался тоже вскорости , но Ленин «энергично советовал ни за что не возвращаться в Россию» (см. док. 1). Цхакая действительно остался за границей до самой революции и возвратился в Россию в пломбированном вагоне вместе с Лениным и другими большевиками.Неясно, насколько болезнь Цхакая и ожидание своей очереди отбыть из Лондона задержали Иосифа Джугашвили. По подсчетам А. В. Островского, он должен был выехать из Лондона не ранее 22 мая/4 июня, пробыл неделю в Париже, уехал оттуда не раньше 29 мая/11 июня, дальнейший путь при любом маршруте требовал не менее 5-6 дней. Стало быть, в Тифлис он мог приехать не раньше 4 июня[918]
. Исследователь проявил осторожность и свел предполагаемое время в дороге к минимуму. Такая скорость передвижения, наверное, в то время при большой спешке и сноровке путешественника была возможна, но в целом кажется не очень правдоподобной (вряд ли он мог прибыть в Париж в тот же день, как выехал из Лондона). Вероятнее, что и из Лондона Джугашвили отправился несколькими днями позже, ведь помимо ухода за больным Цхакая сама отправка партийцев небольшими группами подразумевала постепенность этого процесса, и весь путь занял на несколько дней больше.Между тем вопрос о времени появления Джугашвили в Тифлисе важен, потому что там как раз готовилась крупная акция, в причастности к которой впоследствии его обвиняли.