Мы изредка с ним переписывались до ссылки в Сибирь. А когда он попал в Сибирь, то потеряла с ним связь. Очень жалею, что писем от него не сохранила, а письма были интересные. Одно письмо, забавное, помню и сейчас. Было оно из Ленинграда. Когда товарищ Сталин бежал из тюрьмы в Ленинград, оттуда мне и написал. Веселое такое, юмористическое письмо. Дал понять, где он и что с ним, а то уехал и как в воду канул, хотя и обещал писать. […] В письме он писал: «Вы знаете, что я приехал жениться, а попал в тюрьму. Живу не скучно», вот не помню точно, как написал, «не скучно» или «не плохо», но что-то в этом духе.
Запись беседы Эвенчик и Далматова с Онуфриевой (Фоминой), 7 июля 1944 г., Вологда
РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 647. Л. 70–71.
Глава 21. Петербург, 1 марта—8 июня 1912 года
Бежав из Вологды 29 февраля и очутившись в Петербурге[456]
Иосиф Джугашвили сразу же развил бурную деятельность. Уже 6 марта отдельным листком была напечатана составленная им прокламация «За партию!», подписанная Центральным комитетом РСДРП[457]. Прокламация провозглашала начало нового возрождения партии и призывала к энергичной работе, восстановлению местных организаций и сплочению их вокруг ЦК. 7 марта в письме Н. К. Крупской, подписанном «Чижиков» и написанном, по всей вероятности, Джугашвили, он отчитывался о том, что привезен крупный транспорт нелегальной литературы в 2 пуда весом, что он выступил на нескольких собраниях петербургских рабочих и готовится городская партийная конференция (см. док. 2). В сущности, реальное состояние большевистских организаций оставляло желать лучшего, Петербургский комитет надо было практически создавать заново, а также восстанавливать связи между остававшимися в столице партийными группами в районах и на заводах: полиции удалось создать действенную сеть осведомителей, и большевистские организации регулярно проваливались. Новые члены ЦК – Коба и Серго энергично пытались наладить дело. В письме от 7 марта «Чижиков» писал, что всю работу они «везут» втроем (третьим был, возможно, Сурен Спандарян). Денег у них совершенно не было, но настроение было бодрым. Джугашвили тщательно конспирировал, по воспоминаниям члена Петербургского комитета РСДРП А. А. Митревича, немногие знали, что в городе появился представитель ЦК, не все члены ПК знали его имя и кличку Коба, на собраниях он выступал под именем Василий или Васильев. «Редко кто знал, что член ЦК „Коба“ и „Василий" – это одно и то же лицо», и совсем узкий круг был осведомлен о том, что он же пишет статьи в легальную социал-демократическую газету «Звезда» (см. док. 1). Пользовался он также и старой своей кличкой Иванович. По-видимому, его конспиративный опыт оказался полезным, и в те дни Джугашвили не попал в поле зрения Петербургского охранного отделения, во всяком случае, документальных признаков этого обнаружить не удалось. Филеры не заметили его отъезда из Вологды, да и по приезде в Петербург наблюдение установлено не было.16 марта агент охранки, все тот же Фикус-Ериков, донес о появлении Кобы в Тифлисе (см. док. 4). Три новых члена ЦК отправились объезжать районы, сначала в Тифлис, куда, вероятно, Джугашвили и Орджоникидзе выехали вместе[458]
. Затем Орджоникидзе через Баку и Киев поехал в Москву, Джугашвили задержался в Закавказье. Спандарян, также избранный на конференции членом ЦК, затем успевший вместе с Н. Г. Полетаевым съездить в Берлин к Каутскому в надежде уговорить его отдать Ленину находившиеся у держателей деньги РСДРП[459], вернулся в Россию в конце января[460]. Они ездили по стране, восстанавливали связи, старались активизировать работу местных организаций, делали доклады о Пражской конференции. Ленин настойчиво и нервозно требовал, чтобы на собраниях местных партийных организаций принимались резолюции в поддержку решения конференции, которые публиковались в «Социал-демократе» и служили Ленину аргументом во внутрипартийной войне[461].