Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть II: лето 1907 – март 1917 года

Немало содействовала жизнь с Ж. пробуждению. Он человек довольно живой. У него возникает куча вопросов, кот[орые] он пытается разрешить беседами. […] Все же не думай, что так уже хорошо вдвоем, что у нас тут живая товарищеская атмосфера. Ведь нас только двое. […] Мы, значит, всегда вдвоем и только вдвоем. Это много лучше, чем одному, но это очень далеко и от тов[арищеской] среды.

Из письма Я. М. Свердлова К. Т. Новгородцевой-Свердловой, 16 ноября 1914 г., с. Селиваниха

Свердлов Я. М. Избранные произведения. Т. 1. С. 298.

Исторический архив. № 5. 1956. С. 119–121.

№ 43

М. А. Тарасеев^[808]:

Хороший человек был для нас Осип. Во всем помогал нам. Днем и ночью придешь к нему, никогда не откажет. У меня вон сын Егор хиленький рос, да и заболел еще легкими, а фельдшеров-то у нас не было. Хоть ложись и помирай. Осип поднял моего сына на ноги. Каждый день ходил домой к нам и спрашивал, как здоровье Егора – беспокоился. Вот этот дом, в котором мы живем, я строил с детьми, когда Осип Виссарионович жил в Курейке.

Затеял я строить дом, а ребятишки у меня еще маленькие, силенки не хватает поднять бревно. Осип выйдет на улку погулять и говорит: «Дядя Михаил, давай помогу вам». Соберет молодежь да с песней «Эй, дубинушка ухнем. Эх, зеленая сама пойдет» и поднимет нам два-три бревна. До песен он был большой охотник. […]

У меня вот память осталась от Осипа Виссарионовича, метка на левой руке. Рубил я угол избы, да концом топора хотел повернуть бревно, а топор-то сорвался да мне в руку. Кровь хлынула ручьем. Я зажал руку и бегу к Осипу. – «Беда, – говорю, – Осип Виссарионович, с рукой беда случилась». Он залил мне рану, перевязал руку, и готово. Скоро все зажило, а метка осталась. […]

Осип Виссарионович жил у сирот Перепрыгиных. Изба была маленькая, темная. Зимой окна забивали досками, русская печь дымила. Холодно. Ребята часто прибегали ко мне греться. А Осип один сидит в дыму, сидит в пальто и жмурится. Но всегда веселый. А то бывало придет ко мне в баню, а бани у нас топились по-черному, придет и шутит: «Не боишься, Михаил Андреевич, со мной мыться?» А я говорю, чего же мне бояться. «А как ж, – говорит, – я политический ссыльный. Смотри, – говорит, – попадет нам обоим от пристава». Такой он был весельчак.

Три года мы прожили с Осипом Виссарионовичем, как с родным. Я вот все хотел съездить в Москву, людей посмотреть, и себя показать. Осип меня узнает и скажет: «Приходите, Михаил Андреевич, в Кремль, гостевать будете у меня».

Воспоминания М.А. Тарасеева, записанные в мае 1940 г. директором музея Сталина в Курейке М. Юриным

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 667. Л. 53 об. – 54.

№ 44

М. А. Мерзляков:

В 1914 году я поехал в Туруханский край со своим семейством, мое семейство состояло из пяти человек. В мае 1914 года я приехал в село Монастырское на купеческом пароходе. В Монастыре я встретил своего земляка Орешникова, который мне предложил поступить на службу в число стражников. Я не хотел этой службы, но неизбежно, т. к. работы для меня не было^[809].

Зашел я в управление, в котором был большой начальник местным отделением – пристав Кибиров Иван Игнатьевич. Меня приняли в число стражников, назначают на станок Курейка, надзирать за административно-ссыльным Джугашвили Иосифом Виссарионовичем.

Меня снабдили инструкцией и наказали, чтобы я наблюдал за Джугашвили строго, а именно не пускать со станка Курейка, не давать возможности входа на пароход, которые приходят в Курейку, не допускать читок каких-либо журналов, газет и т. д., не допускать сборища и запретить игры, катанье или прогулку на лодке, не иметь огнестрельное оружие и спиртных напитков. Все это приказали строго соблюдать. Я обещал исполнять, но все же думал: все это в моих руках. Буду делать или нет, кто меня будет проверять.

Кибиров пишет пакет такого содержания: по приезде на станок Курейку я должен сменить стражника Лалетина Ивана Ивановича […]

Этот стражник был из рода минусинский казак с рыжей бородой, напоминающий по старому волостного старшину. В этом человеке была вся царская служба, он действовал по указу-инструкции, запрещал и не давал свободы ссыльному, не пускал ни на шаг […] о чем у него с ссыльными была вражда. Ссыльные в свою очередь доносили приставу Кибирову: просим господин пристав уберите этого негодяя Лалетина, иначе у нас будет жертва. Просьба ссыльных Свердлова Я. М. и Иосифа Виссарионовича Джугашвили.

Вот ввиду этого меня и назначили на станок Курейку. Я приезжаю на станок, захожу в квартиру к Лалетину, который проживал на квартире Тарасеева Михаила Андреевича, подал пакет, который следовал Лалетину. Он прочитал, а в этом пакете говорится так: сдать свой пост Мерзлякову М.А., и что имеется из оружия, винтовка старого образца, шашку и ссыльного Джугашвили, а самому явиться в село Монастырь.