Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть II: лето 1907 – март 1917 года

Померанцева. Подпольной типографии в Ачинске не было. Была связь с некоторыми рабочими-железнодорожниками и с военным городком. […] Когда приехал товарищ Сталин, он, конечно, знакомился, какие мы держим связи, как работаем. Мы работали там небольшими группами. Там, где я работала, в ссылке находился Врублевский, а позже приехала тов. Швейцер. […] Держали связь с массой в военном городке. Это была солдатская масса, которая довольно горячо отзывалась на наши листовки, и связь с ними держалась довольно регулярно. Когда приехал товарищ Сталин, он одобрил, что мы поддерживаем связь с ними, потому что их было до 8000 чел. в военном городке.

Из стенограммы беседы со старыми большевиками в Музее Ленина, 10 апреля 1950 г.

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 582. Л. 6–8.

№ 13

В. П. Филиппова:

В 1940 г. в Ачинск приехала Швейцер и вошла в наш дом с Никитиной в 8 часов утра… Осмотрев дом, она сказала, что в этом доме жил Сталин. Вспомнила улицу, по которой ходила к Сталину^[853]. […]

– Бывало, войду в комнату Сталина, – вспоминала Швейцер, – и сразу задерну занавески на окнах и через шторку смотрела в окно на улицу. […] Вспомнила занавеску, которой я завешивала кровать, которая стояла в средней комнате на правой стороне^[854]. […]

Мама жила в кухне, где теперь контора музея. В окно кухни он, Сталин, и стучал. Мама открывала ему дверь.

Когда приходила к Сталину Швейцер, она не стучала в дверь, выходили они тихо, старались не стучать, но я слышала. Они шли через мою комнату, мимо моей койки. Сидели долго. Я сначала читала, потом ложилась спать.

В 1940 г. Швейцер говорила, что она отдала Сталину свитер, который носил Спандарян. За квартиру он не платил и мы не требовали.

Заявление В. П. Филипповой от 24 сентября 1946 г.

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 667. Л. 94 об. – 95 об.

№ 14

В. П. Филиппова:

В нашем доме Сталин не питался, продуктов не приносил, нас не просил готовить. Где-то он питался в другом месте. Правда, иногда при уборке комнаты Сталина, мы замечали кусочки саек, колбасы. Чай мама подавала ему каждое утро.

Рассказ В. П. Филипповой, записанный 5 января 1947 г.

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 667. Л. 96.

№ 15

А. Байкалов:

Я был тогда членом правления Енисейского Союза кооперативов и довольно часто приезжал по делам в Ачинск, где у Союза было районное отделение. Во время своих наездов я заходил к Каменевым провести с ними вечер. Джугашвили, или, как мы к нему в разговоре обращались, «Осип», был у них частым гостем. Там-то я и познакомился с ним ближе.

Ни в наружности, ни в разговоре моего нового знакомого не было ничего такого, что могло бы остановить на нем внимание. Это был человек роста ниже среднего, с несколько деформированным – туловище непропорционально длинное, а ноги короткие, – но крепким сложением, с темным, покрытым оспинами лицом, с низким лбом, над которым свисали густые нечесаные волосы, с закрывающими рот неопрятными усами. Маленькие темно-карие, почти черные, глаза угрюмо смотрели из-под густых бровей на окружающий мир и были совершенно лишены того добродушно-юмористического выражения, которое так подчеркивается на теперешних подхалимных портретах диктатора.

По-русски Осип говорил с сильнейшим кавказским акцентом, часто останавливаясь, чтобы подобрать нужные слова. Речь его была лишена всякого блеска и остроумия, элементарно трафаретна, односложна. В этом отношении контраст с Каменевым, умным, широко образованным, остроумным, любившим и умевшим поговорить человеком, был особенно разителен. Беседа с Каменевым была интеллектуальным удовольствием, и мы проводили часы за самоваром, делясь воспоминаниями, обсуждая новости и обмениваясь мнениями по вставшим во время войны вопросам внутренней и внешней политики.

Осип почти не принимал никакого участия в этих беседах, а если изредка и вставлял замечание, то Каменев его сразу обрывал короткой полупрезрительной фразой. Было очевидно, что сталинские рассуждения и суждения он не считал достойными серьезного к ним отношения. После всякого такого неудачного вмешательства в общий разговор Сталин опять погружался в мрачное молчание и сосредоточенно сосал набитую «самосядкой» (выращиваемый сибирскими крестьянами крепчайший, плохо провяленный, зеленый листовой табак типа махорки) трубку. Ольга Давыдовна, дама тонная и немного капризная, морщилась, стонала, чихала, кашляла, протестовала. Сталин на время откладывал трубку, а потом снова ее закуривал, наполняя комнату ядовитым дымом, от которого, как у нас шутили, дохли не только мухи, но и кони.