Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть II: лето 1907 – март 1917 года

В Баку этой подоплеки не знали и не угадывали, как не понимал ее и описывавший новости кавказским товарищам Миха Цхакая. Иосиф Джугашвили принял всю историю за чистую монету и в ответном письме высказал мнение, что к новому расколу в партии философские споры привести не могут, а происходящее в эмигрантских партийных верхах обозвал «бурей в стакане воды». Он достаточно непринужденно рассуждал о характере философских разногласий, создается впечатление, что автор неплохо ориентировался в сути споров (или умело делал вид, что ориентируется). В письме содержится отчетливая декларация нужд и интересов партийных «практиков», в противовес эмигрантам занятых работой в местных организациях и агитацией среди рабочих. Отсюда ехидное замечание: «Может быть, авторы „требований" хотели апеллировать к „пролетариату", перенести гносеологические разногласия на обсуждения партийного пролетариата, чтобы потом разгруппировать его на разных «истов» сообразно с филос. течениями?» и готовность одернуть забывших реалии теоретизирующих эмигрантов. Коба весьма иронически относился к их идейным дебатам: «да, горька, слишком горька наша доля, и была бы она еще горше, если бы мы, российские практики, не умели призывать к порядку наших нервных литераторов». Поведение Богданова показалось ему легкомысленным и вздорным, заодно выяснилось, что Джугашвили был о нем достаточно высокого мнения: «.я его знал, как одну из немногих серьезных светлых голов в партии и совершенно не могу переварить такой легкомысленной выходки с его стороны». Досталось и Ленину. По мнению Кобы, «Ильичу» самому случалось отклоняться от большевизма, он ошибся с бойкотом 3-й Думы, теперь же, среди споров об отношении к легальным рабочим организациям, несколько переоценивает их значение. Но главное в письме Кобы к Цхакая – это линия на примирение, на сохранение единства. Он призывал не раздувать разногласия, не доводить до раскола по какому бы то ни было основанию, объясняя, что дробиться можно до бесконечности. «Я думаю что если наша партия не секта – а она далеко не секта – она не может разбиваться на группы по философским (гносеологическим) течениям». И заключил, что нужно поддерживать «ленинскую политику разумного проведения в жизнь большевизма», сглаживания острых углов. А в самом конце письма, как следствие из всего сказанного, таилась горькая пилюля для Цхакая: «ввиду известного отношения здешних тов. к женевским делам, твой мандат решили передать Ильичу» (см. док. 14). Речь шла о выборе делегата на общероссийскую большевистскую конференцию. Передача мандата, по-видимому, была связана с тем, что Цхакая высказался против ленинской линии (на это намекает тон письма Кобы в духе дружеского спора). То же самое, но несколько деликатнее написал и Шаумян: «Вопрос о мандате официально еще не решен, но мы все склонны послать его Ильичу. В этом, конечно, ты не усмотришь ничего оскорбительного для себя, отлично зная, что это диктуется нам принципиальными мотивами» (см. док. 13).

Цхакая, напротив, оскорбился. Шаумяну пришлось успокаивать его в письме от начала ноября (см. док. 15). Главная из претензий Цхакая сводилась к тому, что Шаумян показал товарищам письмо, предназначенное будто бы ему одному. Очевидно, этот упрек лишь маскировал настоящую обиду, связанную с лишением мандата. Весь эпизод проясняет, откуда взялись изложенные Р.Арсенидзе слухи насчет «рано проявившегося старческого слабоумия» Цхакая, в силу которого он «мнил себя чуть ли не учителем всех вождей большевизма вплоть до Ленина»^[124].

В том же ноябрьском письме, вновь отказав Цхакая в присылке денег, Шаумян, оправдываясь, писал об «адских условиях», в которых находится бакинская организация, «никаких денежных поступлений, профессионалы голодают и падают в обмороки и болеют», а Кобу «высылают на север и у него нет ни копейки денег, нет пальто и даже платья на нем. Мы не смогли найти ему 5 рублей денег, не смогли достать хотя бы старого пальто».

Дознание об Иосифе Джугашвили было завершено 1 августа 1908 г.^[125], и дело препровождено к бакинскому градоначальнику для передачи на рассмотрение Особого совещания при МВД. Начальник Бакинского ГЖУ, ставший к тому времени из полковников генерал-майором, Козинцов предлагал водворить Джугашвили под надзор полиции в Восточную Сибирь сроком на три года, Департамент полиции поддержал его предложение (см. док. 16). Дело было рассмотрено Особым совещанием 26 сентября, и решение принято более мягкое: административная высылка в Вологодскую губернию на два года (см. док. 17). В Петербурге вряд ли понимали, кто такой Коба и насколько серьезным революционером он является, а особых доказательств его вины расследование не добыло.