Сталин, Гитлер и мы

Мать Юры-маленького была дочерью врачей, ставших хорошими специалистами еще до революции. Отец ее, дед Юрия, состоял в партии большевиков с 1903 года, знал Ленина, от большевиков вошел в Думу, а его жена, бабушка Юрия, основала в 1918 году в Москве по просьбе Ленина то, что тогда называли Лечсанупром Кремля, а потом — «Кремлевкой». Звали ее Александра Юлиановна Канель, лечила она тогдашних вождей и их жен, была лечащим врачом жены Сталина, по-человечески стала с ней очень близка, что и принесло затем горе всей ее семье, в том числе и дочери, Юриной маме.

Надежда Аллилуева часто жаловалась Александре Юлиановне на свою семейную жизнь, на мужа. Когда Надежда при странных обстоятельствах покончила с собой, Сталин потребовал от А. Ю. Канель, бывшей главным врачом Кремлевской больницы, дать заключение, что Аллилуева умерла от приступа аппендицита. Главврач отказалась это сделать. Сталин, разумеется, это запомнил и не простил. Вскоре Александра Юлиановна скоропостижно скончалась, а затем обе ее дочери, в том числе и мать Юры-маленького, были арестованы и бесследно исчезли в сталинских застенках, кстати, одновременно с другими близкими к Аллилуевой и Канель людьми.

Вообще тогда жить людям того самого круга, откуда брались ученики нашего «лицея», было все равно что ходить по минному полю без миноискателя. И без загадочной смерти Аллилуевой семья Юрия-маленького, например, все равно была обречена, раньше или позже… Дело в том, что его мать, дочь Александры Юлиановны, была близкой подругой жены Поскребышева, самого главного помощника Сталина. Пришло время, арестовали даже жену Поскребышева. После этого арест мамы Юрия-маленького все равно был бы неминуем.

Примерно в то же время был репрессирован и пропал отец Юрия-большого, два друга осиротели одновременно. Всего этого Светлана не видеть не могла… С самого детства над ней распростерлась грозная тень отца, даже после его смерти она не избавилась от этого проклятья. Даже через десять лет после смерти Сталина Светлана пишет: «Прошло десять лет. В моей жизни мало что изменилось. Я, как и раньше, существую под сенью моего отца. Как и при нем, у меня и моих детей сравнительно обеспеченная жизнь. Не изменилось и другое: внимание одних, злоба других, любопытство всех без исключения, огорчения и потрясения заслуженные и незаслуженные, столь же незаслуженные изъявления любви и верности — все это продолжает давить и теснить меня со всех сторон, как при жизни отца. Из этих рамок мне не вырваться. Его нет, — но его тень продолжает стоять над всеми нами, и еще очень часто продолжает диктовать нам, и еще очень часто мы действуем по ее указу…»

Это признание Светланы можно назвать криком души. После смерти отца она будет все время стараться выйти из-под его тени, забыть если не о всех, то о многих трагических событиях, связанных с ним. Но окружающие будут воспринимать ее прежде всего как дочь Сталина, а уже потом как Светлану Аллилуеву. Она много и хорошо напишет о себе и своей эпохе, оказавшись на Западе, а издатели будут требовать от нее писать больше не о себе и своем времени, а об отце и его преступлениях. Она же хотела забыть о них, очиститься от скверны прошлого, переродиться душой. Все это тем более тяготило Светлану, что она оказалась склонной к писательскому труду, опубликовала на Западе одну за другой четыре книги, но с каждым новым изданием интерес к ее творчеству падал. Она никак не ожидала, что ее недовольство собой и своей жизнью в Советском Союзе продолжится и за рубежом. А у нас ей с каждым годом становилось все тяжелее. Она вспоминает. «Моя странная бестолковая жизнь продолжается. Я продолжаю жить, как и десять лет назад, внешне — одной жизнью, внутренне — совсем иной. Внешне это обеспеченная жизнь где-то по-прежнему возле правительственных кормушек и верхушек, а внутренне — это по-прежнему (и еще сильнее, чем раньше) полное отъединение от этого круга людей, от их интересов, обычаев, от их духа и дела, и слова и буквы».

Так много изменилось вокруг после смерти отца, а она по-прежнему одинока, даже няня, последний ей родной человек из старших родственников, умерла… А Светлане так хочется любви и простого семейного счастья, просто человеческого внимания. Она пишет об огромной и дружной семье Микоянов: «Так приятно мне всегда было, когда я попадала в этот милый дом добрых старых друзей, войти в старую столовую, где все тот же резной буфет и та же старомодная люстра, и те же часы на камине. Вот уже десять внуков Анастаса Ивановича бегают по тем же газонам возле дома и потом обедают за тем же столом, под деревьями, где выросли пять его сыновей, где бывала и мама, дружившая с покойной хозяйкой этого дома. В наш век моментальных перемен и стремительных метаморфоз необыкновенно приятны постоянство и крепкие семейные традиции, — когда они где-то еще сохранились…»

Раздумья о смысле жизни приводят к решению, которое потом сыграет в ее жизни немалую роль.