Сталин, Гитлер и мы

Как можно было выжить в таких условиях? Большинство населения страны спасалось от вымирания только за счет крохотных приусадебных участков на селе. Вот там производительность труда и урожайность во много раз превышали колхозные показатели. Частично за счет этих участков подкармливался и город на так называемых колхозных рынках. Люди еще выживали за счет так называемой теневой экономики, когда в условиях постоянного острейшего дефицита в государственной торговле многие спасались товарообменом и скрытой частной торговлей из-под полы и перепродажей. Процветало и массовое воровство в колхозах и на производстве. Разумеется, вся такого рода деятельность, не только воровство, была уголовно наказуема, но без нее выжить было просто невозможно. (Как только в страну в конце 80-х годов пришла гласность, то сразу обнаружилось, что в теневой экономике страны были заняты десятки миллионов граждан, то есть общество, основанное на тоталитаризме и абсурдной экономике, давно было беременно рыночными отношениями, из-за которых и разгорелся весь сыр-бор в ходе перестройки.)

И вот в такой тяжелейшей обстановке конца 40-х годов, точнее — с конца войны, казалось бы, только и беспокоиться о хлебе насущном и крыше над головой. Но нет! Тогда сложилась парадоксальная ситуация, а именно — во время войны в какой-то мере высвободилась душа народная из-под тяжкого пресса рабской диктатуры. В довоенное время люди работали, как правило, кое-как: власти делали вид, что платили им зарплату, а они, в свою очередь, делали вид, что работали. Воевать кое-как было нельзя. Над страной нависла смертельная угроза, и подавляющее большинство народа сплотилось в борьбе против нее. А это единое устремление требовало для своей реализации известной степени свободы, как крыльям нужен воздух для осуществления полета. Ольга Берггольц писала:

Я счастлива.
И все яснее мне,
Что я всегда жила для этих дней,
Для этого жестокого расцвета.
И гордости своей не утаю,
Что рядовым
вошла в судьбу твою,
Мой город,
в званье твоего поэта.

Это пишет не только героиня обороны Ленинграда, но и жертва сталинского террора, она перенесла до войны страшные мучения, а вот война стала для нее избавлением от этого ужаса, он отошел на второй план перед необходимостью сражаться за спасение Родины. Под коммунистической диктатурой она не могла жить по велению души, а теперь оно даже поощрялось властью в столь экстремальной ситуации.

С пронзительной проницательностью пишет о том же самом Пастернак в романе «Доктор Живаго»:

«Удивительное дело. Не только перед лицом твоей каторжной доли, но по отношению ко всей предшествующей жизни тридцатых годов, даже на воле, даже в благополучии университетской деятельности, книг, денег, удобств, война явилась очистительной бурею, струей свежего воздуха, веянием избавления.

Я думаю, коллективизация была ложной, неудавшейся мерою, и в ошибке нельзя было признаться. Чтобы скрыть неудачу, надо было всеми средствами устрашения отучить людей судить и думать и принудить их видеть несуществующее и доказывать обратное очевидности. Отсюда беспримерная жестокость ежовщины, обнародование не рассчитанной на применение Конституции, введение выборов, не основанных на выборном начале.

И когда возгорелась война, ее реальные ужасы, реальная опасность, угроза реальной смерти были благом по сравнению с бесчеловечным владычеством выдумки и несли облегчение, потому что ограничивали колдовскую силу мертвой буквы.

Люди не только в твоем положении, на каторге, но все решительно в тылу и на фронте, вздохнули свободнее, всей грудью, и упоенно, с чувством истинного счастья бросились в горнило грозной борьбы, смертельной и спасительной».