Сталин и контрразведка

10 апреля Сталин вынудил Политбюро объявить «выговор редакциям «Правды» и «Известий» за объявленный десятилетний юбилей его книги «Основы ленинизма», что «поставили тем самым ЦК и т. Сталина в неловкое положение».

4 мая ПБ принято еще одно решение:

«Принять предложение тов. Сталина об отмене решения Заккрайкома о постройке в Тифлисе Института Сталина. Реорганизовать строящийся в Тифлисе Институт Сталина в филиал Института Маркса — Энгельса — Ленина».

17 декабря принимается еще одно решение Политбюро:

«Утвердить просьбу тов. Сталина о том, чтобы 21 декабря в день пятидесяти пятилетия его рождения, никаких празднеств или торжеств или выступлений в печати или на собраниях не было допущено».

Что это было — игра в скромность, пиар по-современному? Конечно, элементы пиара были, так как к этому времени его главный противник Троцкий был отправлен за границу, а его креатура заметно уменьшилась, хотя не везде и не вся.

Скоро она проявила себя.

Дело в том, что директор Института Маркса — Энгельса — Ленина В.В. Адоратский решил опубликовать в номерах 13 и 14 журнала «Большевик» ранее не переводившуюся на русский язык статью Энгельса «Внешняя политика русского царизма», написанную в 1890 году.

Зиновьев готов был ее опубликовать.

Получив, как и все остальные члены ПБ, эту работу для казавшейся поначалу чисто формальной визы одобрения, — как писал Юрий Жуков в книге «Иной Сталин», — Сталин буквально на следующий день направил остальным девяти читателям, что бывало крайне редко, резко отрицательный письменный отзыв. Не смущаясь, что критикует не кого-либо, а признанного классика марксизма, он обрушил свой гнев не столько на Адоратского или редакцию «Большевика», сколько на возмутившее его содержание статьи.

Главные ее недостатки он увидел в объяснении Энгельсом причин мировой войны, к которой, по мнению автора, уже катилась Европа. Разумеется, не за четверть века до начала мировой бойни, а двадцать лет спустя судить об истинных, коренных поводах ее возникновения было гораздо легче.

Вождя возмутила возможность весьма актуальной исторической параллели, слишком явный, хотя и выраженный эзоповским языком призыв воспротивиться повторению того же альянса. На этот раз — против не имперской, а нацистской Германии.

Сталин усмотрел в этой статье критику нового внешнеполитического курса узкого руководства СССР.

А что делает Зиновьев? Он пишет и публикует, приуроченную к 20-летию Первой мировой войны, свою статью «Большевизм и война». Он сплошь и рядом цитирует пятнадцатилетние штампы Ленина типа: «большевизм — это международное революционное движение», «предотвратить новую войну… может только победа пролетарской революции в решающих странах».

Сталин расценил написанные Зиновьевым комментарии как выражение троцкистских установок.

Суровые оргвыводы не заставили себя долго ждать. ПБ по настоянию Сталина утвердило текст постановления ЦК «Об ошибках редакции журнала «Большевик». В нем четко ставились кадровые акценты:

1. Объявить выговор редакции журнала «Большевик».

2. Вывести т. Зиновьева из состава редакции «Большевика».

3. Снять тов. Кнорина с поста ответственного редактора «Большевика».

4. Утвердить следующий новый состав редакции: тов. Стецкий (редактор), Таль, Кнорин, Поспелов…

Для Зиновьева это стало не только барьером в общении напрямую с партией, но и потерей работы. Скажите, после этого удара для него Сталин друг или враг?

Ответ может быть только один.

О культе мы поговорили. Но ведь существовали и элементы антикульта. Общеизвестно, что Сталин пресекал множественные акты своего восхваления со стороны челяди — близко стоящих к телу блюдолизов.

Так, по воспоминаниям автора орденов «Победа» и «Слава», главного художника технического комитета Главного интендантского управления тыла А.И. Кузнецова эскизы были выполнены с изображением Главнокомандующего, однако Сталин попросил заменить его профиль в ордене на профиль Спасской башни.

«В 1949 году, — вспоминал Ю.А. Жданов, — МГУ хотели присвоить имя Сталина — в ответ прозвучало категорическое возражение:

«Главный университет страны может носить лишь одно имя — Ломоносова!»

В.М. Молотов свидетельствовал о том, что когда решили присвоить Сталину звание Героя Советского Союза, он ответил: