Сталин и литература

Человек улыбался спокойно и уверенно повторял:

— Вот увидите! Сомнений нет...

Я удивлялась, почему Бек ему не верит. Было это давно...

И сейчас в отделе прозы журнала "Новый мир" я вспомнила об этом и спросила:

— А почему вам все-таки не дали Сталинскую премию?

Сидевшая за своим столом Инна Борисова сказала:

— Как не дали? По-моему, как раз дали.

А Бек сказал:

— Нет, именно не дали. Знаете, как все было?

И рассказал о том, что тогда, действительно, его все очень хвалили — ив печати и устно. На всех заседаниях в Союзе писателей. И добавил:

— Однажды сам Фадеев, который лично ко мне относился неважно, встретил меня в Переделкино, зазвал к себе и рассказал что Союз писателей выдвинул "Волоколам­ское шоссе" на Сталинскую премию. Выдвинул единогласно. И я должен обязательно премию получить.

Что же произошло потом? Потом произошло следующее.

— Мне об этом, — сказал Бек, — тоже рассказал Фадеев.

Как вызвали Фадеева к Сталину, когда решался вопрос о премиях. В самом начале списка стояло: "А. Бек — "Волоколамское шоссе"". Сталин держал в руках красный карандаш и тут же этим красным карандашом жирно вычеркнул Бека из списка.

Сталин сказал при этом про Бека:

— Есть культ личности. Отрыжка эсеровской теории героя и толпы.

Бек прознес эту фразу с сильным сталинским акцентом — получилось очень похоже, и образ Сталина возник в нашей комнате, как живой.

— Никто, конечно, Сталину, не возразил, — добавил Бек.

...После этого "Волоколамское шоссе" будто вывалилось из литературы. Исчезло из жизни...

Но вот где звучит натуральный голос Сталина! Что Бек — это "отрыжка". И не простая "отрыжка", а "эсеровская", "эсеровской теории героя и толпы". В такие дебри истории залез, чтобы вычеркнуть Бека. К таким примитивно фальсификаторским формулировкам прибег, по которым с давних времен фабриковались эсеровские дела.

Тут Сталин равен себе, собственной своей личности, не прикрытой никакими фиговыми листочками, сказками и легендами.

Но эта первая его фраза: "Есть культ личности...". Что-то роковое для него, для Сталина, заключено в ней. Она из будущих эпох и будет навсегда соединена с его именем, слишком слабо при этом выражая характер его личности, являясь только условным обозначением всего того, что стоит за ним.

Но тогда, когда я читала первый раз роман о Тевосяне, я вспомнила Момыш-Улы. И подумала о том, как сильна для Бека власть сильной фигуры, даже когда он разоблачает ее всеми фактами реальной действительности, всем материалом романа, который может понять, объяснить и победить.

17

Да, культ... А почему Сталин запретил пьесу Михаила Булгакова "Батум"? Я хочу вернуться к этому вопросу. Пьесу о молодом Сталине и его вступлении в революцию, написанную по всем главным историческим канонам того времени. В 1938—3 9 году. Эта дата — на первой странице. За все десятилетия, мне кажется, так и не сумели распутать эту сложную историю. Как, кстати, не смогли объяснить, почему Булгаков создал эту пьесу. Хотя много написано о том, кок ехал Булгаков в поезде в Батум с женой Еленой Сергеевной, всеми актерами и постановщиками — целым вагоном, чтобы ставить пьесу. Ехали с подъемом и надеждой, получив на нее разрешение. Но телеграмма, идущая от Сталина, нагнала их на одной из остановок и повернула назад. Известно, что Булгаков принял это тяжело, как настоящий удар.

Я не знаю, кто уговорил его написать пьесу о Сталине. Был ли то добрый гений? Но ужасен этот шаг, хотя были у него иллюзии, потому что написал когда-то Сталину замечательное письмо и Сталин даже позвонил ему в ответ... Чтобы обмануть. Всё это слухи, а не факты. Факты — в тумане, а слухи ползут по земле. В те годы про Сталина и Булгакова много ходило легенд.

И если в отношении к Станиславскому и Художественному театру Булгаков был саркастически, неистощимо беспощаден, то Сталин был лишен для него конкретных черт и мир сталинской жизни, ее гнет он понимал реальнее, чем самого Сталина. Потому что не знал, как Сталин понимает его — Булгакова. Об этом я скажу ниже, потому что мне кажется, что это знали и следовали этому очень точно немногие.

Когда-то в "Новом мире" я написала одну из первых статей о первом однотомнике Булгакова, о "Белой гвардии", напечатанной там. И собиралась написать о "Мастере и Маргарите" сразу же, когда роман появился в журнале. Но не удалось...

И именно тогда я, мне кажется, прочитала все, что могла прочитать. В том числе и эту пьесу "Батум" — рукопись, напечатанную на машинке — 85 страниц. С тех пор хранится у меня коротенькая запись о ней.

Нет, мне не казалось, что здесь была какая-то тайна, что Булгаков пытался сказать не то, что он сказал. Здесь же, следуя своей теме, мне хотелось бы сказать о том, как я прочитала пьесу в первый раз и именно тогда отчетливо поняла причину остановки булгаковского поезда... Почти на полном ходу... Резким рывком.