Сталин и НКВД

Ежов рассказывает о своих отношениях с Берия: «Фриновский, например, мне очень часто говорил: «ну, все, кто работал когда-либо в Закавказье, обязательно пройдут по каким-либо показаниям в Грузии, липуют там дела» и т. д. С назначением т. Берия эти настроения Фриновского как нельзя лучше совпали с моими. В первый же день его приезда из ДВК сразу заговорили о Берия (он еще тогда не знал о назначении). Видя мое минорное отношение к назначению, он довольно откровенно разговорился о моей будущей плохой жизни от Берия. Затем эти разговоры в разное время с некоторыми перерывами продолжались вплоть до последнего времени (последняя встреча с Фриновским во время ноябрьских праздников). Прямо говорю, что эти разговоры приняли недопустимую форму демонстрации против т. Берия. Коротко вся суть разговоров сводилась (суммируя все) к следующему: 1) с Берия я не сработаюсь; 2) будут два управления; 3) необъективно будет информироваться ЦК и т. Сталин; 4) недостатки будут возводиться в систему; 5) не побрезгует любыми средствами, чтобы достигнуть намеченной цели».

На первый взгляд в этом фрагменте все понятно. Нарком и его бывший зам обсуждают опасность, которая идет от Берия. Параллельно они дают самому сталинскому ставленнику отрицательную характеристику: «липует дела». Понятно, что они опасаются того, что эту же линию «хозяин Грузии» будет проводить на Лубянке. Действительно, акцент на аресты всех, кто когда-то работал в республике — характерная черта «большой чистки» в Грузии. Берия пытался найти всех, с кем у него когда-то были конфликты, и уничтожить.

Но интересна фраза Фриновского, которую Ежов приводит в письме Хозяину: «липуют там дела». А они с Фриновским, получается, не «липами»? А здесь, на Лубянке, «все чисто»? Что, Ежов не знает, как получают признательные показания? Нет смысла доказывать цитатами из документов и мемуаров, что отлично все знает. Тогда откуда это «благородное негодование»?

Конечно, какой-то ответ может дать психология: люди обычно обвиняют других в тех грехах, которые характерны для них самих. Тем более, что именно это качество Берия сейчас их и тревожит: они справедливо ждут, что он будет собирать компромат («липовать дела») на них самих. Кроме того: а что, в письме Сталину была возможна какая-то иная позиция? Что еще мог написать бывший нарком кроме: «я — честный, а Берия — липач»? В принципе, можно было бы и выдумать этот разговор с Фриновским. Однако впечатление (именно субъективное впечатление), что в данном случае Ежов действительно передал реальный диалог. И из него следует, что они с заместителем НЕ считали себя «липачами». По крайней мере, вслух этого никогда не произносили.

Как объяснить противоречие между делами и словами? На первый взгляд вариантов два: либо хозяева Лубянки действительно не считали себя «липачами», либо они НИКОГДА не говорили вслух правду о том, что сами фальсифицируют дела. По крайней мере, по своей воле никогда этого не говорили. Последнее, конечно, возможно и очень вероятно. Но тогда нет смысла вообще анализировать НИ ОДНОГО СЛОВА Ежова и Фриновского, потому что все ложь и игра. Этот путь в принципе закрывает для нас возможность любой реконструкции личности Ежова, потому что мы никогда не сможем отделить личность от ролевого поведения в условиях политической интриги. Тогда мы вынуждены анализировать только его поступки, принципиально уклоняясь от любой реконструкции его настоящих мотивов. Но если мы будем только анализировать поступки, то получим, то, что уже и сейчас знаем:

— к лету 1938 г. аппарат НКВД вышел из-под контроля Сталина;

— Ежов не воспользовался этой ситуацией и не устранил «Хозяина».

Может быть, так и нужно потупить? Тем более что эпизодов с «проговорами», аналогичных тому, что я привел, можно есть много. Трудность идти по этому пути в том, что личность Ежова — не только предмет дискуссии психоаналитоков, но и ключ к решению других исследовательских проблем.

Действительно, роль Ежова в принятии решений на Лубянке была велика. И если мы выясним, что нарком «был не честен по отношению к партии и т. Сталину», это заставляет поставить вопрос о том, какую реально позицию занимало руководство наркомата. Получается, что реконструкция личности Ежова нужна не только для того, чтобы «поковыряться» в подсознании палача и не для того, чтобы собрать яркий материал для романов и детективных сериалов.

Тогда попытаемся все-таки наметить общие контуры подхода. Итак, Ежов и Фриновский искренне не считали себя «липачами». Возможно ли это? Конечно, да. Вспомним, что именно так считает его биограф Н. Петров: «В идеологическом плане Ежов был радикалом, и до такой степени въедливым, что иногда даже отходил от официального курса».

Иными словами, Ежов приказывал пытать арестованных и получать необходимые показания, потому что он ЗАРАНЕЕ был убежден (УЖЕ ЗНАЛ), что они враги. А раз так, то требовалось только выбить из них разоблачения соучастников. «Я всегда считал, что хорошо разбираюсь в людях», — утверждал Ежов.