Сталин и НКВД

Кроме того, 26 апреля 1938 г. был арестован Леплевский. На следствии он признался в том, что «заговорщик» с 1932 года. Далее Леплевский изменил свои показания. Выяснилось, что он «враг» уже с 1930 года. По новой версии было два заговора: Балицкого и Леплевского («правых» и «левых»). Личное соперничество между ними, которое закончилось поражением Балицкого, оказалось борьбой заговорщиков за контроль над аппаратом. Такая версия событий, данная арестованным Леплевским, косвенно ставила под подозрение Люшкова. Балицкий говорил на следствии, что «заговор в НКВД УССР» возник в конце 1935 года. В это время Люшков уже работал в Москве. Леплевский дал показания, что «заговор» возник в 1930 г. Тогда Люшков был еще на Украине и вместе с Леплевским раскручивал дело «Весна».

Иными словами, компромат на Люшкова был летом 1937 и весной 1938 г. Но Сталин считал, что необходимо «укрепить Дальний Восток» в январе 1938 г. Тогда он не знал еще о «сомнениях» Блюхера и «признаниях» Леплевского, а показания Лордкипанидзе Ежов скрыл. Самая вероятная версия событий заключается в том, что вождь узнал о показаниях Лордкипанидзе, минуя Ежова. Как поступил бы Гоглидзе, когда понял, что Ежов проигнорировал «компромат» на Люшкова? Конечно, первым делом, доложил бы Л.П. Берия. Берия же мог лично сообщить вождю эту информацию, если бы посчитал нужным. К концу 1937 г. у грузинского руководства уже накопились «претензии» по отношению к Ежову и Фриновскому (см. ниже). Вначале января 1938 г. Берия приезжал в Москву: 11,14, 18, 20 января проходил пленум ЦК, на котором по докладу Маленкова было принято постановление «Об ошибках парторганизаций при исключении коммунистов из партии, о формально-бюрократическом отношении к апелляциям исключенных из ВКП(б) и о мерах по устранению этих недостатков». Одновременно, 12–19 января проходила сессия Верховного Совета. 16 января Берия был на приеме у Сталина, но они, скорее всего, встречались и на пленуме, и на сессии. Так или иначе, думаю, что указание Сталина о необходимости «укрепить чекистов Дальнего Востока» следует связывать именно с информацией из Грузии.

В январе 1938 года Люшков приехал в Москву для участия в работе первой сессии Верховного Совета СССР. Как вспоминал позже М.П. Фриновский, в один из тех дней Люшков пришел к нему в кабинет крайне взволнованный и сказал, что при выходе из гостиницы заметил за собой слежку. Из этого Люшков сделал вывод, что ему не доверяют, и был очень удручен тем, что ни Ежов, ни Фриновский не сочли нужным поговорить с ним напрямую. Фриновский заверил Люшкова, что наружного наблюдения за ним никто не устанавливал и недоверия к нему ни он, ни Ежов не испытывают, наоборот, принимают все меры для того, чтобы защитить его от необоснованных обвинений, если таковые появляются.

Рассказав Ежову о беседе с Люшковым и о беспокойстве последнего по поводу предполагаемой слежки, Фриновский выразил сомнение, стоит ли так усердно оберегать этого ставленника Ягоды, тем более, что об имеющихся на него показаниях многим уже известно, и кое-кто даже в открытую возмущается тем, что он до сих пор еще не арестован. Однако Ежов заявил, что Люшкову он доверяет, кроме того, вопрос об аресте необходимо было бы согласовывать со Сталиным, которому пришлось бы объяснять, почему в свое время ему не были доложены соответствующие следственные материалы. Поэтому защищать Люшкова необходимо и впредь, подчеркнул Ежов. Речь идет том, что в июле 1937 года Ежов лично представлял Сталину Люшкова по случаю назначения последнего в ДВК. Фактически, этим нарком поручился за верность этого чекиста, хотя компромат на него уже был.

Можно и дальше строить гипотезы о том, как и почему Сталин стал сомневаться в Люшкове, но очевидно другое: Ежов в июле 1937 г., представляя Люшкова Сталину, фактически обманывал вождя, скрыв известный ему компромат, затем почти год продолжал скрывать правду, а с января по май 1938 года не выполнял указания Сталина по «укреплению чекистов Дальнего Востока новыми кадрами».

«Чужая душа — потемки»

Если суммировать все, что мы знаем в нескольких предложениях, то это будут следующие тезисы:

— к лету 1938 г. аппарат НКВД вышел из-под контроля Сталина;

— Ежов не воспользовался этой ситуацией и не устранил «Хозяина»;

Почему нарком не воспользовался возможностью: «не хотел», «не успел» — мы не знаем…

Проблема заключается в том, что биография исторической личности и реконструкция его личности — это не одно и то же. Историк-биограф может просто описать события жизни человека, но это не дает еще оснований для реконструкции внутренней структуры человеческой души. Понятно, что у историка складывается интуитивное ощущение от личности своего героя, но оно слишком часто чрезмерно субъективно и оценочно.