Сталин и НКВД

Начнем с хронологии: на самом деле, отстранение Ваковского, Леплевского, Булаха и Радзивиловского прошли еще в апреле 1938 г., и Сталин не мог не знать об этих решениях. Однако, кажется, что это не стало причиной «ежовской депрессии». Дагина арестовали 6 ноября 1938 г., показания он дал в середине ноября: «последние шесть месяцев» приходятся на начало — середину мая 1938 года. Сам Ежов 23 ноября писал Сталину, что «с 13-го апреля ровно два месяца я почти не ходил в НКВД» (он получил новое назначение наркомом водного транспорта).

«Через месяц я уже почувствовал нелады в работе НКВД», — признается он, то есть тоже говорит о середине мая. «Фриновский никогда не был полноценным замом, а здесь это сказалось вовсю. Я этого не скрывал и перед ним. Говорил в глаза. Заставлял заниматься всеми делами Наркомата, а не только ГУГБ. Практически из этого ничего не вышло. Помнится, я говорил об этом с Молотовым, однажды при Вашем очередном звонке ко мне в кабинет — говорил Вам», — оправдывается бывший нарком внутренних дел.

Итак, «проблемы» стали очевидны не в апреле, а в мае 1938 г. В чем же нарком видит суть этих проблем? «Все поплыло самотеком, и в особенности следствие… за следствием [я] не следил, а оно оказалось в руках предателей». «Следствие находилось в руках предателей», что именно он имеет в виду, кто эти предатели?

В этом контексте важно еще одно утверждение Ежова: «Особенно… чувствовалось тогда, что аппарат НКВД еще не дочищен. Я об этом также не однажды говорил Фриновскому. Просил его заняться чисткой. Просил без конца у Маленкова человека на кадры. Фриновский чистку оттягивал тоже ссылкой на отсутствие проверенного кадровика и ждал его прихода. Однажды, раздраженно, в присутствии многих, и Фриновского в том числе, я потребовал личные дела сотрудников тогдашнего 4-го отдела, чтобы заняться этим самому. Конечно, из этого ничего не вышло. Опять запарился во множестве текущих дел, а личные дела сотрудников продолжали лежать. Должен для справедливости сказать, что кое-что я и в это время подчищал и подчищал немало».

Проблемы нарком видел в двух сферах: плохая работа следствия и засоренность аппарата НКВД.

Попытаемся разобраться в ситуации. Что не устраивало Ежова (и Сталина) в работе следствия? Трудно ответить на этот вопрос точно, но кажется, что самым острым был вопрос сроков окончания следствия. Для того, чтобы понять, о чем идет речь, мне кажется, надо посмотреть таблицу представления на утверждение Сталина т. н. «расстрельных списков». В 1937 году списки направляли несколько раз в месяц, и интервал между представлениями списков колебался от 4 до 18 дней. В 1938 г. ситуация стала более упорядоченной: списки направляли 1–2 раза в месяц, максимальный интервал составил 37 дней. Одновременно выросла продолжительность ведения следствия. Следует обратить внимание на май 1938 года: 3 мая центральным аппаратом было направлено два списка на 103 человека, а следующие списки поступили только 10 июня. Конечно, у Сталина могло сложиться впечатление, что «все поплыло самотеком и в особенности следствие».

Но кроме сроков следствия, надо учитывать еще персональный состав тех заключенных, по делам которых следствие забуксовало. Пытаясь оправдаться и успокоить вождя, Ежов в июле подготовил на подпись «расстрельный список» на 139 человек, среди них 17 членов и кандидатов в члены ЦК ВКП(б): Я.Э. Рудзутак, Т. Я, Чубарь, Н.К. Антипов, А.С. Аматуни, А.С. Бубнов, И.М. Варейкис, И.А. Пятницкий, В.И. Межлаук, И.С. Уншлихт, Я.А. Яковлев и А.И. Стецкий, Н.К. Крыленко, Я.И. Алкснис, И.П. Белов, Я.К. Берзин, Я.С. Агранов, Т.Д. Дерибас, П.Ф. Булах, И.М. Леплевский и др. Понятно, что задержка следствия именно по этим делам могла показаться особенно подозрительной.

Второй вопрос — кадры. Конечно, сразу возникает вопрос: почему Ежов взялся проверять дела сотрудников именно 4 отдела? По ним у него были наибольшие сомнения? 4 отделом ГУГБ до 28 мая 1938 года руководил старший майор ГБ Цесарский, а затем старший майор Журбенко. Оба чекиста — не случайные люди на Лубянке. Про Цесарского выше уже говорилось. После отставки Ежов писал «В этот период ЦК ВКП(б) неоднократно обращал мое внимание на то, что меня окружают подозрительные люди, пришедшие со мной на работу в НКВД. В ЦК был поставлен вопрос о снятии Цесарского, мне было предложено убрать с работы в НКВД Шапиро, Жуковского, Литвина».

Тогда становится понятно, почему именно ближайшее окружение Ежова ощущало тревогу: критика началась именно с тех, кто составляли его команду.

Важным, кажется, будет уточнить и роль Жуковского в окружении Ежова. Во время следствия Жуковский дал показания о деятельности т. н. специальной химической лаборатории НКВД на Мещанской улице. «До перехода в состав 12-го оперативно-технического отдела НКВД руководителями этой лаборатории были сотрудники НКВД Серебровский и Сырин. Когда я возглавил этот отдел, начальником лаборатории был назначен мною инженер-химик Осинкин.